Тайна гибели линкора «Новороссийск»

– В 1953-м поступил в военно-морскую академию в должности штурмана линкора «Севастополь», – продолжал свой рассказ Михаил Романович. – Первый семестр с отличием закончил. Вдруг Особый отдел послал запрос в сельсовет. Оттуда бумажка: «раскулачивался, выселялся…» Ну, тут меня как «шпиона» и отчислили. Все друзья и знакомые сразу же забыли номер телефона. Четыре месяца «за штатом», деньги только за звездочки получал. Сто двадцать суток полной неизвестности. Поехал на родину в Борки, взял новую справку о том, что отец вступил в колхоз, сдал лошадь. Ходил в ЦК с этой справкой, в отдел кадров ВМФ. Результат – ноль. Написал с горя письмо Главкому. Мол, как же так: в атаки ходил, в разведку, три года по минам елозил. Служить воевать, тралить – можно, а учиться – нельзя?! Послал и забыл. Все равно… Вернулся в Севастополь. Пошел на прием к члену военного совета Кулакову. Тот распорядился назначить меня штурманом на линкор «Новороссийск». И на том спасибо. В общем, та бумажка из сельсовета оказалась сильнее орденских книжек. И только потом, уже после гибели «Новороссийска», спустя годы, из Поти, где я служил начальником штаба дивизиона ремонтирующихся кораблей, решился мой злополучный вопрос с академией. Написал я письмо Главнокомандующему флотом адмиралу Горшкову. Послал без особых надежд. Впрочем, одна слабенькая теплилась. Я ведь у Горшкова в 52-м году что-то вроде пари выиграл. Он держал свой флаг на нашем «Севастополе», и однажды, в походе, заглянув в штурманскую рубку, усомнился в точности места линкора. Я возразил: в точности места не сомневаюсь. Дерзнул поставить ящик коньяка. И выиграл пари! Ящик, конечно, так и остался за Горшковым, но он, видимо, не забыл дерзкого штурмана с «Севастополя». Память у Главкома на людей была феноменальная… Вдруг приходит телеграмма из Москвы: «Зачислить в военно-морскую академию без экзаменов». Верите, слезы на глаза навернулись… В общем, первый семестр на «отлично» сдал. В 60-м, окончив академический курс с дипломом «штурман-гидрограф высшей квалификации», еду во Владивосток, и все свое семейство везу осваивать новые края. Должность – старший преподаватель кафедры кораблевождения Тихоокеанского высшего военно-морского училища. Днем учу курсантов, вечером – сам студент. Поступил на физмат Дальневосточного университета. Что и говорить, тяжеловато приходилось. Дома двое сынишек подрастают. Климат им тамошний не в здоровье… Младший полиомиелитом заболел. Ноги отнялись. Врачи советуют – меняйте климат. И вот ввиду болезни сына перевели меня на запад, в Ленинград, преподавать в том самом училище Фрунзе, куда я так рвался в юности… Университет все же успел окончить и получил специальность, весьма дополнявшую мою штурманскую профессию, – «инженер-метеоролог». Но вот беда – квартиру в Ленинграде так и не дали. Пришлось в 67-м перебираться в Баку, под кров жены. Преподавал в родном Каспийском училище. Недолго длилось наше благоденствие. Подстерег новый удар судьбы, да еще какой… Ходил я с курсантами на морскую практику в Средиземное море. Однажды задремал в кресле у раскрытого иллюминатора. Жарко было. А тут еще вентилятор воздух гнал. Приятно. Расслабился, уснул. И схватил я жесточайшее воспаление легких, которое закончилось бластомой, злокачественной опухолью. Положили меня в Москву в госпиталь имени Бурденко. Начальник госпиталя пригласил к себе мою жену и старшего сына: «Мужайтесь и готовьтесь к неизбежному. Месяца два протянет».

Мне сорок пять. Капитан 1-го ранга. За спиной голод и фронт, крейсера и линкоры, гибель «Новороссийска», училище, академия, университет… Брожу по старинным аллеям госпиталя, подбиваю итоги, прощаюсь с белым светом. Смотрю на столетние дубы – завидую им. Жить хочется… «Ну вот, – говорю себе. – А ребята, что под Миусом легли, жить не хотели? Тогда ты просил у Бога только год жизни. А тебе вон сколько выпало! И жена, и дети. Доволен?» Рассудил я так, на душе полегчало. Чему быть, того не миновать.