Тайна императорской канцелярии

– Как раз всё понятно, – заботливо пододвинул я к ней кусок кушанья. Ведь что значит не давать пожилому человеку нормально питаться и покупать нужные лекарства? Ответ один – такая якобы социальная политика поможет ему поскорее отправиться на «тот свет». Человека нет, следовательно, государство мигом снимает себя все обязательства по его содержанию и лечению. Возьмём для примера Россию. Каждый год население нашей страны сокращается на миллион. Допустим, каждому из них в качестве пенсии власти выплачивали бы одну тысячу долларов в год. Нетрудно подсчитать, что самая малая экономия от такой скоропостижно общегосударственной смерти только за один год составит сумму в миллиард баксов! Представляешь сколько на этот миллиард можно построить особняков для российских чиновников в Майами и на курортах Коста-Браво? Кучу! Целый город!

– Так как же вы здесь существуете? – участливо повернулась Сандрин к старушке.

– Пристроились с подругами носовые платки шить! – понизив голос, отвечала та, явно стесняясь своей невесёлой участи. Раскраиваем ткань, подрубаем края, вышивку на уголках делаем, номограммы именные, всё чин по чину. Заработок хотя и небольшой, но всё же ощутимый. Пока глаза глядят – буду трудиться. Да и веселее вместе время проводить. А то, как сын со снохой уехали, так невмоготу одной сидеть в четырёх стенах.

Пока пожилая дама жаловались моей спутнице на жизнь, я быстренько смолотил два куска действительно вкусного пирога и почувствовал себя значительно лучше. Украдкой взглянув на часы, я решил, что нам следует закругляться. Ведь ещё предстояло как-то вернуться в Полоцк, причём до семи вечера, чтобы успеть на обратный поезд. Улучив момент, я выставил руку перед Сандрин и выразительно постучал ногтем по циферблату. Намек был вполне прозрачен, и она лёгким движением подбородка дала мне понять, что понимает его. Но прерывать свою собеседницу не стала, поскольку та в своих воспоминаниях переместилась в своё далёкое детство.

– Себя я помню с той поры, как приехал отец, говорила она, – задумчиво глядя в опустевшую чашку. Мне тогда было лет семь. Как раз пошла в первый класс. И тут отец приехал… неожиданно. Бледный, заросший, страшно вонючий. Я ведь на тот момент его практически не знала, видела только по фотографиям. За какую-то провинность или неосторожное слово его в 48-м бросили в лагерь, и он там сидел до тех пор, пока не умер Сталин. После этого мы недолго прожили в Барановичах. Папа подал прошение о возможности выехать обратно в Польшу, но хлопоты его прервала болезнь. А в 55-м он умер. И вновь настало время переездов. Мама была ещё молодой женщиной и решила начать жизнь как бы заново. Списалась с подругой из Браслава и приехала сюда. Она была женщиной видной, и образованной, так что не долго оставалась в одиночестве. Познакомилась с директором городской автоколонны и вскоре вышла за него замуж. Если хотите, я вам сейчас покажу. У нас с давних пор хранится альбом, в котором собраны те немногие фотографии, что уцелели после всех наших бесконечных переездов.

Елизавета Анджеевна поднялась из-за стола и, чуть прихрамывая, вышла в коридор. Сандрин, мгновенно заметив мои красноречивые жесты, призывающие её поскорее завершать визит, успокаивающе выставила в мою сторону обе ладони.

– Спокойствие, мой друг! – чуть слышно прошептала она. Будет совершенно невежливо для нас умять весь пирог и тут же откланяться. К тому же следует выслушать эту замечательную женщину до конца. А времени у нас ещё много, – возразила она, видя, что я вновь замолотил ногтем по своим часам.

– Здесь тебе не Европа, – зашипел я в ответ, – междугородние автобусы ходят по белорусским дорогам не каждый час, а только каждый день! Если опоздаем к его отходу, вновь придётся искать попутную машину…

В коридоре послышались шаги и я умолк.

– Вот, взгляните, – осторожно опустила Дворцова на обеденный стол увесистый прямоугольный предмет, аккуратно обмотанный куском пожелтевшей бязи. Храню его как зеницу ока. Что ещё остаётся на старости лет? Только вспоминать былое и годы!

Она развернула ткань и перед нашими взорами предстала тёмно-зелёная обложка действительно очень старого альбома. Но на его кожаной тиснёной обложке ещё вполне можно было различить вставшего на задние лапы геральдического льва и витиеватый растительный узор по периметру. Впрочем, всё это меня не особо заинтересовало. Вот только четыре королевские лилии, украшавшие углы альбома, заставили несколько насторожиться.

– Лилии, – подумалось мне, – это ведь что-то чисто французское. Герб каких-то их королей. Вспомнить бы только каких…

– Это мой муж, – тем временем принялась рассказывать Елизавета Анджеевна, оглаживая пальцами каждую фотографию, – Аристарх Дворцов! При этом она раскрыла альбом не как обычно, т. е. на первой страница, а почему-то на последней. Я его звала Арик, и он как раз приходился племянником моему отчиму. Вот так судьба распорядилась. Вот мы все вместе на море, в Геленджике. А тут в Суздале гуляем по главной улице…