Тайна леди Одли

Мистер Одли посмотрел на дрожащие пальцы, роняющие крошки табака на коврик у камина, и молча прошелся по комнате, давая старику возможность утешиться трубкой.

– Мистер Молдон, – проговорил он затем, внимательно следя за производимым эффектом, – я знаю, что Джордж Талбойс не уезжал в Австралию. Более того, он не приезжал в Саутгемптон. То, что вы сообщили мне восьмого сентября, – ложь, продиктованная вам в телеграфной депеше, полученной незадолго до моего визита.

Старик выронил глиняную трубку и, дрожа всем телом, беспомощно взглянул на Роберта.

– Вам велели солгать, и вы солгали. Седьмого сентября Джорджа Талбойса вы не видели. Вы думали, что сожгли депешу, однако сгорела только ее часть. То, что уцелело, сейчас находится у меня.

Отставной капитан мгновенно протрезвел.

– Что я наделал! – прошептал он. – Господи, что я наделал!

– Седьмого сентября в два часа дня Джорджа Талбойса, живого и здорового, видели в поместье Одли-Корт в Эссексе, – безжалостно продолжал Роберт.

Он помолчал, чтобы посмотреть, какой эффект произвели эти слова. Старик не шелохнулся; он сидел, дрожа, скованный ужасом.

– Седьмого сентября в два часа дня, – повторил Роберт, – моего друга, живого и здорового, видели в вышеупомянутом поместье. С того дня и часа, как я выяснил, его уже никто никогда не видел. Я предпринял все шаги, которые бы привели к установлению его местонахождения, будь он жив. Я делал это терпеливо и осторожно, поначалу даже с надеждой. Теперь я знаю, что он мертв.

Роберт был готов ко всему, однако выражение мучительного ужаса, исказившее изможденное лицо мистера Молдона, когда он произнес последнее слово, стало для него неожиданностью.

– Нет! Нет! Нет! – завопил старик. – Не говорите этого, ради бога! Даже не думайте! Все что угодно, только не это! Его могли похитить, ему могли дать отступные, чтобы ушел с дороги, но не убить, нет! Он жив! Жив!

Старик выкрикивал эти слова громко, отчаянно, словно вне себя, стуча кулаками по седой голове и раскачиваясь взад и вперед на стуле. Его слабые руки больше не дрожали.

– Я убежден, – неумолимо повторил Роберт Одли, – что мой друг не просто покинул Эссекс. Седьмого сентября он ушел из жизни.

Несчастный старик сполз со стула на пол и скорчился у Роберта в ногах.

– Нет! Нет! – хрипло вскричал он. – Ради бога! Вы сами не знаете, что говорите!

– Не беспокойтесь, я отдаю себе отчет в каждом сказанном слове, как и вы, мистер Молдон. И да поможет нам господь!

– Ах, что же мне делать? Что делать? – запричитал старик.

Затем, с усилием поднявшись и выпрямившись во весь рост, он собрал остатки собственного достоинства, присущего невыразимому страданию, в какой бы форме оно ни проявлялось, и серьезно сказал:

– Вы не имеете права приходить сюда и вгонять в страх человека, который выпил рюмку-другую и слегка не в себе. Не имеете, мистер Одли. Даже полицейский, когда… – губы старика дрожали так сильно, что слова будто рассыпались на кусочки, однако он продолжал: – …когда задерживает вора или хуже того – убийцу, обязан предупредить арестованного о том, что тот имеет право не говорить ничего, что может быть использовано против него или других людей. Закон, сэр, милосерден к подозреваемому в преступлении. Вы же, сэр, пришли в мой дом, выбрав как раз такое время, когда я, против обыкновения, выпил, меж тем как люди могут подтвердить, что я по большей части бываю трезв. Так вот, выбрав столь неудобное для меня время, вы являетесь в мой дом, сэр, и запугиваете меня, на что вы, сэр, не имеете никакого права, сэр, а посему…

Спазмы сжали горло мистера Молдона, и он, не в силах продолжать, рухнул в кресло, уронил голову на стол и горько разрыдался.

Роберт, перед которым предстала невыносимая сцена: страшное убожество, позор, бесчестие, старик, прячущий лицо и громко рыдающий от своего несчастья, – взглянул на отставного капитана с нескрываемым сочувствием.

«Его следовало бы пощадить», – подумал он. Однако запущенная комнатушка, беспорядок, фигура старика, склонившего седую голову на грязную скатерть среди остатков жалкого обеда, – все отступило на задний план, едва Роберт Одли вспомнил о другом человеке, таком же пожилом, который мог почувствовать еще более сильную боль.

Мгновения, когда навернувшиеся на глаза Роберта слезы затуманили представшую перед ним жалкую сцену, оказалось достаточно, чтобы вернуть его в Эссекс, к образу дяди, охваченного агонией и стыдом.

«Зачем я продолжаю? Как я безжалостен! – подумал Роберт. – Могучая десница влечет меня все далее и далее по темной стезе, конца которой я не смею и представить».

Он думал об этом и о многом другом, пока старик сидел, пряча лицо, не в силах справиться с отчаяньем.

– Мистер Молдон, – мягко сказал Роберт, – я не прошу у вас прощения, ибо уверен, что рано или поздно все должно было раскрыться – если не через меня, то через кого-то другого. Есть вещи…

Роберт умолк: старик продолжал рыдать.