Тайна центрального района

Оля, хмуря черные брови, сосредоточилась:

— Ну как вам сказать, Сергей Палыч. Такая… высокая, худая, белесая вся. Глаза такие, — поставила пальцы очками, — и как бы запавшие, глубокие. У нее передние зубы выдавались, и еще плечо у нее, вот так, — Оля перекосилась.

Ай, ай… В голове зазвенел возмущенный Сонькин голосок: «Как же, дядя Сережа, вы — да и не знаете…» Вот и тощая, и белая, и вместо глаз дырки в голове, и зубы вперед, и перекошенная. Или снова отмахнуться, мол, совпадение?

Ольга продолжала что-то лепетать, и по ней было заметно, что вроде бы снова нашли на нее колебания — то ли рассказать, то ли снова промолчать. Вот ведь, говорят, что муж и жена — одна сатана, а эти двое, Коля с Олей, и без загса уже похожи, как два боба из стручка. И ладно бы перенимали друг от друга хорошее, но ведь учатся лишь плохому. Вот и падчерица научилась замалчивать то, что не нужно. Впрочем, это частности. Сейчас не об этом.

Мысли задвоились, потекли в разные стороны, и надо было принимать решение, но какое, если одно противоречит другому? Разумная часть серого вещества требовала уняться и не устраивать бури в стакане воды в отсутствие трупов, заявлений потерпевших и прочих формальных и полуформальных поводов. Судя по всему, надо заниматься именно тем, что капитан Сорокин именует активным ожиданием. А ведь это непросто. Вторая, неразумная часть, которой тесно было в голове, стучалась в виски: что ж ты сидишь, там, может, прямо сейчас детей убивают, а ты разлепешился, чаи гоняешь, когда даже Светка Приходько кого-то рвется спасать.

Кстати, тут выяснилось, что Оля рассказывает уже какую-то новую историю, причем как раз про Светку. Акимов обрадовался: сейчас станет понятно, при чем тут Приходько-младшая и ее решительный настрой ловить да держать. Рассказываемая история, впрочем, была невнятной и заканчивалась странно:

— …И вот, если бы не Анчутка, то невесть что могло случиться.

Сергей попросил объяснить, что все это значит. Ольга обиделась:

— Вы что же, меня не слушали? Я ж вам объясняю…

И снова повторила свое повествование о том, что Светка своими руками вручила коляску с чужим ребенком совершенно незнакомой гражданке, которая сообщила нечто невнятное и даже не назвала имен, не сделала вообще ничего, что могло бы вызвать доверие к ней и к ее словам.

И в самом деле, не подоспей Анчутка вовремя — могло случиться непоправимое (Яшка — да вовремя. Вот это хохма!). Дослушав до конца, Сергей уточнил:

— Узнала она эту бабу?

— Я не спрашивала, — призналась Оля, — я ее не видела с тех пор…

— Кого не видела? Сидите так рядком, ладком.

Они не заметили, как вошла Вера Владимировна. Сергей поспешил помочь жене снять пальто и ботики. Супруга стряхнула дождинки с платка, с пышных волос, с ресниц, глянула лучистыми, теплыми карими глазами:

— А чем сегодня кормят?

Оля сорвалась с места, помчалась помогать накрывать на стол, и, пользуясь случаем, Сергей заодно и уточнил кратко, вполголоса:

— Светка догнала эту женщину?

Понятливая падчерица таким же образом ответствовала:

— Нет. Говорит, как сквозь землю провалилась. Но вы помните, что я ее видела…

В это время вошла соседка, поздоровалась, мазнула влажным взглядом — Ольга отвлеклась, чтобы усмехнуться: с тех пор как Палыч начал кулинарничать, кухня стала намного многолюднее, чем раньше, и запестрила разнообразными женскими нарядами. Ничего не поделаешь, добрососедские отношения — это святое дело, но глазки построить рукастому, непьющему и чужому мужику — дело не менее святое, хотя и не самое красивое. Но тут уж каждый сам за себя.

Однако Палыч, вежливо поприветствовав даму, вернулся к интересующему вопросу:

— А видела ты ее не раз?

Ольга, осознав, что подставилась, буркнула:

— Два точно.

— И молчала.

За то краткое время, которое они шли по коридору, Оля успела устроить короткую, но темпераментную сцену:

— Молчала, да! А что, на таком смехотворном, глупом основании вас всех дергать? Вы же первый начнете ныть: что, мол, от серьезных дел отвлекаешь?

«Ох. Вот так всегда и выходит. Чего дергать, когда еще никого не убили, а вот еще нет уверенности, и так далее», — сокрушался про себя Акимов, не забывая в нужные моменты улыбаться, предлагать своим дамам хлебушек, собственноручно натертую замазку к борщу — масло с чесноком.

«А когда поздно будет — то готова и истерика: не доглядели, не проработали. И самое плохое то, что, когда станет понятно, что дело не терпит отлагательств, поправить ничего нельзя».

Вера, дождавшись, когда Оля отлучится из комнаты, напомнила о себе:

— Я помню, мы договаривались, что ты не будешь отсутствовать за столом.

— Я тут, Верочка.

— Раз так, то где ты гуляешь? Я же вижу, ты о чем-то так напряженно думаешь, что у меня начинает голова болеть.

И, тяжело вздохнув, Акимов чистосердечно соврал:

— Ничего не случилось, моя хорошая.

— Обманываешь ведь, Сережа, — заметила жена.

Он ответил резче, чем положено:

— А даже если и так. Если все живы, здоровы, то чего переживать?

И умница Вера Владимировна заметила вроде бы в шутку:

— Смотри, как бы поздно не стало.

А ведь она права.

* * *