Тайна центрального района

В колодце, под слоем слежавшегося щебня и прочей дряни, оказалась минометная мина. Остапчук, промокая лоб, радовался: хорошо Серега слазил, удачно.

— Да всем бы так, — машинально отозвался капитан.

В топке котла и рядом, в выгребках, было обнаружено порядка десяти крупных обгорелых костных фрагментов и множество мелких.

* * *

Опергруппа, прибывшая на захват по адресу прописки гражданки Лехнович, встретилась с толпой и аварийной бригадой.

— Только подумайте, — причитал представитель райжилуправления, — граждане пожаловались: слишком жарко. Метнулись в котельную, и, представьте, как вовремя: все в дыму, вот-вот рванет…

— А где же истопник у вас?

Товарищ жилищник развел руками, сняв шляпу, вытер лоб:

— Там же. Ноги из топки торчат, а остальное там, внутри. И обуглилось уж.

Обыск места происшествия не дал ровным счетом ничего, кроме необходимых бытовых вещей — довольно спартанского набора. Только на столе в подсобке лежал, прижатый пустым стаканом, листок со списком имен, подписанный «Поминание», причем последние имена, перед которыми было проставлено «отр.», «млад.», были обведены особо и сбоку аккуратно было выведено: «Убиенных». Первым значилось имя «отр. Иоанна», последним — «отр. Надежда», оба с пометкой «аще крещен».

* * *

— Когда у тебя поезд? — спросил Остапчук.

— Нескоро, — отозвался Муравьев, сияя усталой луной.

Капитан Сорокин глянул на часы:

— А раз так, то еще по одной.

Вернулся из общежития ремесленного училища мрачный Акимов, с зубовным скрежетом поведал об операции, которую провернули эти юные помощники милиции, о том шухере, которым все это кончилось.

— И что с деньгами? — без особого интереса спросил капитан.

— О как, весь мир знает о страшной тайне старого осла, груженного червонцами, — невесело пошутил Сергей.

— Да провалиться им всем с их секретами, — чистосердечно пожелал Николай Николаевич.

— Деньги вернулись, все до копейки, — сообщил Акимов.

Две тысячи двести восемьдесят рублей, в том числе два червонца, изъятых при совершенно незаконном обыске — помещения и личном, — вручены товарищу и. о. директора С. И. Казанцеву под расписку, пятнадцать копеек Сергей добавил из личных средств, чтобы не разводить бухгалтерию.

— Морду бы ему набить, — с неприсущей ему кровожадностью помечтал Остапчук, а Акимов лишь отмахнулся: эх, мол, мечты да прожекты…

Вещи Хмары описали, какие были — куча носков в основном, рукописные то ли молитвословы, то ли помянники, изъятые документы.

— Объявить в розыск…

— Можно, — вяло согласился Сорокин, отодвигая бумаги, — только кто ж поручится, что они его, подлинные.

— Никто.

— Садись, — капитан собственноручно налил лейтенанту, — послушай, тут товарищ Муравьев нас просвещает. Повторишь, товарищ Муравьев?

— А что мне, жалко?

…История, которую поведал опер-омич, была незамысловата, в простоте своей — чудовищна.

Во время войны в городе начали пропадать дети. Кто-то рассказывал страсти про ленинградцев, которые крали ребят ради мяса по привычке, приобретенной в блокадные дни. Врали, что пропавших детей находили, но обескровленными, мол, из их крови врачи-вредители изобретали чудо-лекарства для фронта, исключительно для командного состава, не ниже полковников. Особо чокнутые клялись, что в пирожках с рынка самолично давились детскими пальцами, причем именно с ногтями.

— Сколько же в итоге пропало ребят? — спросил Сорокин, не отводя глаз от стакана.

— Официально, доказанных то есть, эпизодов — только три, — поведал Муравьев, — но вы же понимаете, слухи. Так что год спустя выходило, что дети пропадали вагонами, как только прибывают на вокзал — так и пропадают, чисто как в Куртенгофе…[8]

— А сам что думаешь, без вот этих вот… эпизодов? — осведомился Остапчук, свирепо жуя кусок хлеба.

— Видите ли, эвакуированных много, беспризорных, оставшихся без родителей.

Саныч подвел черту:

— Короче, могло быть больше.

— Я говорю лишь о подтвержденных случаях, — повторил омич, — а подтвержденных три, и все — не беспризорники.

— Что же родители? Как так получилось — ребенок домой не пришел, и все? — глухо спросил Акимов.

— Сор из избы не стану выносить, товарищ лейтенант. Родители обращались в милицию, а им в ответ: ничего, ну побегают и вернутся.

Сорокин, вздохнув, поинтересовался:

— И что, долго вот так благодушничали?

— До тех пор, пока не пропал сынишка директора одного эвакуированного завода, Жукова Станислава Сергеевича. И ведь как получилось: у них было двое сыновей, но жена довезла в эвакуацию только Ваньку — ну и вещички старшего, скончавшегося по дороге. Так вот тихий мальчик, домашний, пальтишко свое добротное, московское, из польского сукна, надел, утром пошел в кино — ну и не вернулся.

— В кино пошел, — эхом повторил Акимов.

— Именно, — подтвердил Муравьев, — вы не сомневайтесь. У нас еще до революции кинотеатр был, еще до революции один заезжий мариупольский купец выстроил, потом перепродал, там национализировали… да-да, — поймав недоумевающие взгляды, заверил он, — у нас не только тигры с медведями по улицам ходят.