– Я ушёл от них… Я – Иван Сусанин… Ихняя карта – фуфло… Постой-ка! – он пристально вгляделся в лицо Андрея. – Как же, помню тебя… Приходил за картой. Твоя карта – тоже фуфло! Где проход – там тупик, где тупик – там проход! Ха-ха-ха!! Надул вас всех!.. – И тут же захныкал. – Больно Грише… Ранили Гришу…
– Да кто тебя ранил? Куда ранили?..
– В плечо! Не видишь разве? В плечо… – и он потряс перед носом Андрея окровавленным рукавом. – Тсс… Они здесь… Немецкие фашисты ищут тайную комнату… А я знать не знаю, что за тайная комната! Ха-ха-ха… Завяжите глаза – наугад выведу к комнате! Мне вельможа помогает!
– Какой вельможа, Гриша! Что ты несешь?
– В белом парике напудренном. Из дворца. В красном камзоле. На груди – звезда с брильянтами… Чего ты на меня уставился? Неживой он. Привидение! Мне мамка говорила, а ей прабабка говорила… Прапрапрабабка моя… бастарда родила от графа, царского фаворита! А-а-а… Надо идти, они вернутся…
– Кто вернётся-то, немцы?
– Немцы, немцы… В полночь пришли – давай, дескать карту! Проводником меня подрядили. Я не хотел – заставили. Били Гришу больно… Ты помоги мне… – Он опёрся здоровой рукой на плечо Андрея и потянул его за собой в левую галерею.
Виктор и Агриппина с жадностью рассматривали странного человека, о котором уже столько слышали, но видели впервые. Гриша, напротив, не обращал на них никакого внимания, глядя точно на пустое место. Внезапно он пробормотал:
– Идут фашисты!
И действительно, из глубины «неверного» тоннеля, выведшего Гришу к развилке, раздавался отдаленный, но стремительно приближавшийся шум. Скоро в этом шуме уже можно было различить звуки шагов, производимые несколькими людьми, дробный перестук каблуков и обрывки рубленых немецких фраз.
Ох, несладко нам придётся, если что… – думал Андрей, стараясь углубиться подальше в тоннель. Затем вся четверка замерла на месте, погасив фонари, вжимаясь в собственную тень, стараясь не дышать. А голоса приближались. Уже можно было разобрать слова…
– Безумный проводник не мог далеко уйти… – по-немецки вещал молодой звонкий голос, и другой, басовитый с хрипотцой, отвечал ему:
– Далеко не уйдет… Ранен… Реликвию… Думаю, важнее… – немцы миновали развилку, по счастью, повернув в другой тоннель.
Ффу… Пронесло… Андрей, поддерживая за талию грузно повисшего у него на плече Гришу, двинулся дальше. Снова включили фонарики; луч одного из них вдруг высветил проём, устроенный в стене и закрытый изодранной цветастой ширмой.
– Вот оно! – радостно закричал Гриша. – Теперь Гитлер капут!
Он с неожиданной лёгкостью оторвался от Андрея и на глазах у изумлённых спутников прошмыгнул за ширму. Там обнаружился крохотный аппендикс размером с кладовку, иронически именуемую «тёщиной комнатой». Внутри не было ничего, кроме полуразвалившегося деревянного ящика – родного брата того, что служил «хранилищем карт – верных и неверных». Одного беглого взгляда – взляда-молнии – хватило Андрею, чтобы понять, а скорее, ощутить интуитивно: в этом ящике Гриша прячет Смерть.
Кинжал Одина
– Эге-гей! Уроды!
Гришу будто подменили: это был совсем другой человек. Казалось, его рана мгновенно затянулась, боль прошла, душа преисполнилась желанием битвы на смерть, а не на жизнь. Едва взглянув на Гришу, Агриппина тихо охнула и остолбенела – в каждой руке тот держал по гранате, третью гранату ухитрился засунуть в карман штанов, откуда торчала чека, тускло блестевшая в рассеянном жёлтом свете.
Казалось, секунда-другая – и вооружённый Гриша кинется в пляс, завертится безумным волчком, а затем ринется выделывать причудливые па брейк-данса. Андрей представил себе его лягушачьи прыжки – раз-два-два-три… два-три… Юродивый брейкер будет извиваться, невзирая на засевшую в мякоти плеча пулю – это виделось Андрею смонтированным с финальными кадрами гремевшего на излёте 80-х фильма «Курьер»; хоп – и Гриша вертится на голове, а эсэсовцы со шмайсерами наголо аплодируют ему, выкидывая руку в нацистском приветствии: «Зиг! Хайль!»
– Эй! Черти! Я здесь! Идите за мной! – вопил юрод, не жалея голосовых связок. – Будет вам Гитлер капут! Сдохнете все как один!
Он развернулся и, забыв искать здоровой рукой точку опоры, двинулся обратно – в ту сторону, куда удалились немцы.
– Гриша, вернись! – обреченно закричал вслед ему Андрей.
– Вернусь! – пообещал тот и растворился в темноте.
Его истошные крики, очевидно, донеслись до адресатов, потому как с той стороны, куда они прошагали, что-то двигалось, приближаясь.
– Бежим скорее! – выкрикнул Виктор. – Он отвлечёт их внимание!
И Андрей внутренне согласился: Гриша сделал свой выбор.
Агриппина, введенная было в ступор эффектным Гришиным появлением, речами его и стремительным исчезновением – он исчез прежде, чем его полубезумные фразы отворили ей обрывки смысла, в них заключённого – наконец тоже пришла в себя и ухватила Андрея за рукав.
– Бежим скорее… – повторила она и, не оглядываясь, бросилась вперед.