Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

К тому времени ей исполнилось 25 лет; то была светловолосая, хорошо сложенная женщина среднего роста, со светлой кожей и зелено-голубыми глазами, грациозная, обаятельная, обычно державшаяся очень спокойно. Пульгар рассказывает, что самообладание Изабеллы было настолько велико, что она не только тщательно скрывала возникавший гнев, но даже при родах могла «молчать о своих чувствах, ни жестом, ни выражением лица не выдавая той боли, которую испытывают все женщины». Он добавляет, что она была очень чопорна по части одежды и свиты, осмотрительна в своих поступках, обладала быстрым умом и хорошо подвешенным языком и что среди государственных дел (где ей, как мы увидим, приходилось тяжело потрудиться) она находила время на изучение латыни, чтобы понимать все, что говорилось на этом языке.

«Она была пылкой католичкой, много жертвовавшей на благотворительность, однако в своих суждениях склонялась скорее к суровости, нежели к милосердию. Она прислушивалась к советам, но действовала главным образом согласно собственным суждениям. На редкость верная слову, она всегда исполняла свои обещания, за исключением тех случаев, когда ей приходилось отказываться от них под давлением обстоятельств. Ее, как и ее мужа, упрекали в недостатке щедрости, поскольку, видя, как королевское наследие уменьшается после отчуждения феодальных владений и замков, она всегда была очень осмотрительна в подобных уступках. “Короли, – говорила она, – должны тщательно беречь свои владения, потому что при их отчуждении они теряют и деньги, необходимые для завоевания любви подданных, и власть, которая внушает подданным страх”»[173].

Вот такой портрет Изабеллы оставил нам Пульгар; учитывая, что эти слова он писал о королеве, будет разумным предположить, что он ей польстил и проявил то странное и неразборчивое воодушевление, которое всегда делает из историка панегириста, когда речь идет об изображении государя, сколь угодно некомпетентного, для его современников. Но если Пульгар и заблуждался, изображая эту одаренную и отважную женщину, то лишь в том, что нарисовал ее портрет весьма сдержанно.

Поступки Изабеллы говорят о ее характере более красноречиво, чем перо любого хрониста; нам следует искать истинную натуру государей именно в их поступках, а не в том, как отзывались о них современники. Деяния Изабеллы (за одним мрачным исключением, ставшим темой этой книги) вполне подтверждают все, что написали Пульгар и прочие ради ее восхваления.

Нанеся поражение тем иноземцам, кто явился оспаривать ее право на корону, она обратила свое внимание на подчинение тех, кто оспаривал ее власть дома. В этом геркулесовом труде ей помогали Алонсо де Кинтанилья, ее канцлер, и Хуан Ортега, ризничий короля. Эти два человека на свой страх и риск предложили организовать одно из тех братств, которые упоминает Пульгар и в которых страна так остро нуждалась для защиты от желавших ее завоевать и ограбить. Это hermandad[174] должно было действовать с разрешения и под руководством монархов, с целью обеспечить мир и защиту собственности в королевстве. Изабелла с готовностью одобрила это предложение, и братство было немедленно создано, а налогом на его содержание обложили тех, в чьих интересах оно было учреждено, и они весьма охотно его платили.

Это великолепно организованное, наполовину военное, наполовину гражданское сообщество настолько эффективно исполняло функции, ради которых было создано, что 20 лет спустя, в 1498 году, стало возможным его упразднение и замена на гораздо более простую и менее дорогостоящую систему охраны, которой оказалось достаточно для сохранения восстановленного порядка.

Чтобы еще больше подчинить буйную и непокорную знать, Изабелла применяла методы, подобные тем, что использовал в похожем случае ее сосед, король Франции Людовик XI. Она назначала на государственные посты достойных людей независимо от их происхождения, которое прежде считалось единственно важным качеством. Для городского класса открылся доступ к юридической карьере, а те, у кого было юридическое образование, могли претендовать на любой пост при верховной власти – они превратились в верных друзей монарха. Аристократия хоть и не осмелилась взбунтоваться, однако в самых сильных выражениях протестовала против этих двух нововведений, столь сильно влиявших на ее престиж и ослаблявших его. В частности, говорили, что учреждение hermandad стало проявлением недостаточной уверенности в «верной аристократии», и просили, чтобы католические монархи назначили четырех человек из знати в совет для управления государственными делами, как то было при Энрике IV.