Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Все избранные сенаторы перед вступлением в должность должны поклясться, что будут соблюдать все законы против еретиков, а если кто-либо откажется дать эту клятву, то его действия на посту сенатора будут считаться не имеющими силы, и никто не будет обязан ему подчиняться, а те, кто поклялись ему служить, освобождаются от своей клятвы. Если же сенатор даст клятву, но впоследствии откажется от нее или не соблюдет ее условия, то должен понести наказание за клятвопреступление, уплатить штраф в 200 серебряных марок, его должно отправить ремонтировать городские стены и лишить права занимать государственные должности.

Два года спустя, в 1233-м, на соборе в Безье папский легат Готье де Турне дополнил эти каноны следующими предписаниями:

«Все правители, дворяне, вассалы и прочие будут усердно стараться обнаруживать, задерживать и наказывать еретиков, где бы они ни находились. Каждый приход, в котором обнаружится еретик, уплатит обнаружившему его человеку штраф в одну марку серебром за то, что приход дал еретику убежище. Все дома, в которых могли проповедовать еретики, должны быть разрушены, а собственность конфискована, а все пещеры и другие укрытия, в которых могли скрываться еретики, должны быть преданы огню. Вся собственность еретиков должна быть конфискована, чтобы их дети ничего не унаследовали. С их пособниками, укрывателями или защитниками должно поступить таким же образом. Все заподозренные в ереси должны публично исповедоваться под присягой, под страхом понести то же наказание, что и еретики. Они должны посещать богослужения во все праздничные дни, а те, кто примирился с церковью, должны носить на одежде отличительный знак – два креста, один на спине, второй на груди, из желтой ткани, в три пальца шириной, вертикальная часть в две с половиной ладони, горизонтальная – в две ладони[170]

. Если человек носит капюшон, на нем должен быть третий крест – все это под страхом быть признанными еретиками и подвергнуться конфискации имущества»[171].

Эти постановления своей бескомпромиссной суровостью показывают и то, до какой степени церковь в своей нетерпимости ненавидела еретиков, и ее твердое намерение их уничтожить. Они также в некоторой мере демонстрируют далеко идущее, безжалостное коварство и ловкость священников, которые сделают этот трибунал столь ужасным.

Предписания о наказании для тех, кто, тронутый христианским милосердием, окажет помощь преследуемым, были составлены для того, чтобы страх задушил любое подобное сочувствие; указ о том, что дети приговоренных еретиков должны лишаться наследства и права занимать достойные должности, был расчетливо введен, чтобы сделать дополнительным орудием родительскую любовь. Если сам человек готов стать мучеником ради своих убеждений, то его можно заставить задуматься, прежде чем он принесет в жертву и своих детей, которым придется страдать от нищеты и позора.

В глазах церкви конечная цель оправдывала любые средства, применяемые для ее достижения. Искоренение ереси было столь горячо желаемым свершением, что любые шаги (и почти любой грех) были простительны, если вели к этой цели.

Некоторые утверждают, что этот крестовый поход против ереси был политической кампанией, проводимой церковью, чтобы защититься от натиска свободы мысли, которая угрожала ей свержением. Несомненно, в ранние века дело обстояло именно так; но позже все изменилось. Римский католицизм разросся, словно мощное дерево, пока в его тени не оказалась вся Европа, а корни были глубоки и широки. Они слишком крепко цеплялись за землю, были слишком полны жизненной силы, чтобы позволить одной увядшей ветви заставить все дерево тревожиться по поводу собственной жизнестойкости. У этого дерева не было таких забот. Каким бы отвратительным, жестоким, даже нехристианским ни было учреждение инквизиции, трудно представить, чтобы дух, в котором ее основали, не был чистым и беспристрастным.

Горькой иронией может показаться тот факт, что нашлись люди, которые во имя смиренного и милосердного Христа беспощадно мучили на дыбе и сжигали своих собратьев. Это и в самом деле горькая, прискорбная, трагическая ирония. Однако они этого не осознавали. В своих поступках они были искренни – так же искренни, как святой Августин, когда призывал к истреблению еретиков, и никто не может ставить под сомнение его искренность или чистоту помыслов.