Выставив дозор, всадники уснули. Ночь степная тихая, кони разбрелись вокруг кургана и едят сочную траву. Дозорные присели на мягкую землю и задремали. Беглому холопу не спалось: придется смерть от плетей принимать – жуткую, лютую… Всю душу казака холодом сковало. Завтра в полдень его последний и мучительный час, казак сам станет молить о смерти катов. Вдруг из тьмы бесшумно проскользнул человеческий силуэт и подкрался к связанному холопу. Рукой рот казаку прикрыл, а другой веревки режет; ноги и руки освободил, шея вот только затекла и спина ноет. Прислушался: тихо кругом, значит, бежать нужно – и быстро бежать, пока дозорные храпят. На полусогнутых ногах, благо, в степи трава невысокая пока, не шуршит под ногами, незаметно прокрались, под носом у сторожей, к стреноженным коням и в степь. Бешеная скачка, туда, к горизонту. Холоп придержал коня:
– Уже далеко ускакали, не догонят, а кони притомились, им нужен роздых. О чем думаешь, казаче?
– Об отце: он у шляхтича во власти денежной пребывает, тяжко ему, а ведь отец не холоп. Работных людей у него много, а все едино, что холоп; вся прибыль на долги уходит. У холопа одна лошадь, и та еле ходит, да и за паном числится; а у отца конюшня, но панская. Сколь ни старался со своих людей содрать, все на долги уходит. Мужикам терпежу и не стало, а у отца и денег, чтоб расплатиться с ними, нет. Продал он меня в обучение шляхтичу.
– Обучение, видать, боком вышло? На тебе, небось смертоубийство, или я ошибаюсь?
– Да рубанул, так рубанул – так и рассек вдоль паныча. А ты то чо сбег? Понятно – я, поймают, так с живого кожу сдерут.
– Убег от жадности пана, все хапает, хапает. Людей по миру пускает, а доведись татары грабить придут да убивать, так за нашу спину спрячется. Мы, голые да босые, доколе терпеть его будем и спину гнуть? Вот тебя спас, а теперь в Дикое Поле подамся.
– Одному сподручно ли?
– Не сподручно, может, будешь сотоварищем моим?
– Мне обратной дороги нет.
– Как нет? А Московия? Там стрельцы нужны.
– Все знают, что князь московский – татарский данник, холоп, значит, что мы перед шляхтичем. Бояре да князья ихние сами татарву на Русь грабить приводят. Ты шо, думаешь, когда степняки на Русь идут их тамо никто не встречает? Ишо как ждут, князья людьми с ними торгуют и с татарином же барыши делят. А люди то все русские, православные. Воля, братец мой, только в Дикой степи, нет там рабства боярского, да и шляхтичей там нет, и татарва не купит казака. Я с тобой.
– Мы теперь смертью побратались.
– Отец только перед крестьянами о гордости своей вспоминал, а сам жесток стал с ними – это от злобы за нищету свою и зависимость. Мыслимое ли дело: огнищанина своего, который дружину его против татарвы вел, жизнь отцу спас, село не дал сжечь – под батоги отдал. Детишки сиротами остались, а в будущем, если выживут, холопская участь их ждет на всю короткую жизнь. Жену его взял к себе в постельничные девки – на забаву.
– Значит, в Дикое Поле?
– Значит, так, другой судьбы у меня нет.
– А у меня – другой дороги.
– Айда к ясам!
– На степняков бы не наткнуться, тогда смерть нам.
От Черного моря до Двины в одну сторону и к Волге в другую лежала полная опасностей невспаханная степь. На севере граничила она с Московией, а на западе – со шляхтой. Через Дикое Поле кипчаки проложили две дороги: одна вела в Московию и к Черному морю к туркам; другая – Черный шлях – к шляхтичам. У Ясов был свой, Чумацкий, шлях: от моря по степи к Днепру, а охраняли его казаки от жилнеров и татар, вот к ним и бежали бывшие холопы.
Окраина Руси охранялась ясами, и князь московский знал, что от полчищ кипчаков Русь спасают только казаки, стрельцов у царя русского не хватало. Стояли на побережье Руси и Дикого Поля несколько крепостей, поставленных в давние времена русскими князьями, но по старости они давно обветшали: стены покосились так, что конем перескочишь, а башни их давно обвалились. Войск у московского князя не хватало, и крестьян, бежавших от крепостного права в леса русские, а то и вовсе за границы Московии, некому было ловить; беглые собирались в разбойничьи ватаги – грабили бояр да служивых царю людей.
Многие города Московии особняком стояли и не шли под руку московского царя, не хотели. Холопы от панства – и в вольные города русские не могли бежать, без злата и серебра ты – раб, хоть где: хоть в Новгороде, хоть в Чернигове или Киеве, невелика разница; только у ясов воля – и бежали к запорожцам, на Волгу, на Дон или к Черному морю.
Служивые проснулись, а пленника то нет. Недосчитались еще одного – своего охранника, и, вроде как, не из холопов сам, а надо же, сбег с рабом в Дикое Поле. Дозор вернулся в село – и сразу доложили пану.
За последние сутки из приграничных деревень в Дикое Поле от пана убежало больше трех десятков мужиков. Теперь в бегах, по всему выходило, двести с лишним душ. Разгневанный пан приказал на всех дорогах выставить заслоны, число дружинников увеличить в двое, а беглых имать и без пощады бить, бросать в ямы, чтоб заживо сгнили.