Тайный агент. На взгляд Запада

— Сногсшибательная наглость, в которой одновременно есть что-то специфически инфантильное.

— Мы не можем прощать противным детям их невоспитанность, — промолвила значительная особа, еще больше распространившись во все стороны. Тяжелый высокомерный взгляд сокрушительно пронзил ковер у ног помощника комиссара. — Надо крепко дать им по рукам за эту выходку. Мы должны быть в состоянии… Но что вы об этом думаете, если коротко? Вдаваться в подробности необязательно.

— Хорошо, сэр Этелред. В принципе, я считаю, что существование тайных агентов нетерпимо, поскольку увеличивает реальную опасность зла, против которого оно направлено. Любому известно: агент может фабриковать информацию. В революционно же политической сфере, где многое опирается на насилие, профессиональный агент имеет полную возможность фабриковать сами события, порождая таким образом двойное зло: одним подается пример, другие ввергаются в панику, заставляющую в горячке момента принимать законы, необдуманные меры, вызванные ненавистью к преступникам. Однако наш мир несовершенен…

Значительная особа, неподвижно, широко расставив огромные локти, стоявшая на каминном коврике, поспешно перебила низким голосом:

— Будьте добры, выражайтесь яснее.

— Хорошо, сэр Этелред… Наш мир несовершенен, поэтому, когда у меня возникли предположения относительно характера этого дела, я подумал, что тут понадобится особая секретность, и осмелился прийти сюда.

— Правильно, — одобрила значительная особа, благодушно устремив взгляд на свой двойной подбородок. — Хорошо, что в вашей конторе есть люди, считающие, что министру внутренних дел можно иногда доверять.

Помощник комиссара довольно улыбнулся.

— И я подумал, что на данном этапе лучше было бы заменить Хита…

— Что? Хита? Потому что осел, да? — воскликнула значительная особа с недвусмысленной недоброжелательностью в голосе.

— Вовсе нет. Прошу вас, сэр Этелред, не придавайте моим словам этого совершенно неверного смысла.

— Тогда что? Слишком умный?

— И этого, по большому счету, нельзя сказать. Все сведения, на которых основаны мои предположения, я получил от него. Единственное, что я установил сам, — это то, что он неофициально использовал этого человека для своих целей. Кто упрекнет его в этом? Он набил себе руку в полицейской работе. Он так и сказал мне, что для работы ему нужны инструменты. Мне подумалось, что этот инструмент должен быть предоставлен в распоряжение Особого отдела в целом, а не оставаться частной собственностью главного инспектора Хита. И согласно моему представлению о назначении отдела, тайных агентов нужно упразднить. Но главный инспектор Хит работает в отделе давно. Он может обвинить меня в том, что я искажаю моральные принципы работы и ставлю под удар ее эффективность. Ожесточившись, он может сказать, что я оказываю покровительство преступному сообществу революционеров. Ничего другого ему в голову и не придет.

— Положим. И что из этого следует?

— Во-первых, нам не принесет особой пользы попытка заявить на публике, что акты насилия, повлекшие за собой ущерб собственности или гибель людей, дело рук вовсе не анархистов, а кого-то еще — неких негодяев, действовавших под прикрытием власти. И последнее, как мне видится, происходит гораздо чаще, чем мы думаем. Во-вторых, очевидно, что существование людей, находящихся на жалованье у иностранных правительств, до известной степени подрывает эффективность нашего надзора. Агент такого рода может действовать куда решительнее, чем самые отчаянные из заговорщиков. Его ничто не сдерживает. Он не отрицает закон, потому что верит в абсолютное отрицание: его беззаконие вытекает из неверия в какие-либо принципы. В-третьих, наличие этих агентов в революционных ячейках, которым мы — чем нас постоянно попрекают — даем у себя приют, лишает возможности судить о чем бы то ни было с уверенностью. Недавно вы получили от главного инспектора Хита успокоительные заверения. Они отнюдь не были беспочвенны — и вот тем не менее случился этот эпизод. Я говорю об эпизоде, поскольку дело это, уверен, эпизодично; оно не является частью более обширного замысла, пусть даже самого бредового. Те самые особенности, которые изумляют и озадачивают главного инспектора Хита, на мой взгляд, не оставляют в этом ни малейших сомнений. Я не вдаюсь в подробности, сэр Этелред.

Особа на каминном коврике слушала с глубоким вниманием.

— Хорошо, хорошо. Говорите так лаконично, как сможете.

Серьезным, почтительным жестом помощник комиссара дал понять, что будет стремиться к лаконичности.