Тайный агент. На взгляд Запада

— Акция осуществлена так глупо и бездарно, что у меня есть все основания надеяться: я смогу добраться до ее подоплеки и доказать, что это не просто выходка фанатика-одиночки. Акция, без сомнения, планировалась. Исполнителя, судя по всему, чуть ли не за руку привели на место, а затем поспешно оставили действовать по его усмотрению. Отсюда неизбежный вывод: для совершения преступления его привезли из-за границы — он недостаточно владел английским, чтобы спросить дорогу; в противном случае нам придется выдвинуть фантастическую гипотезу, что он был глухонемым. Тут еще непонятно… но не важно. Очевидно, что он взорвался случайно, хотя, конечно, ничего удивительного в такой случайности нет. Удивительно малоприметное обстоятельство — адрес на его одежде, обнаруженный, кстати, тоже по чистой случайности. Это совершенно невероятная деталь, настолько невероятная, что, поняв ее, мы сможем проникнуть в суть всего дела. И вот, вместо того чтобы поручать дальнейшее расследование Хиту, я хочу заняться делом сам и попытаться найти разгадку там, где ее можно найти — в некой лавке на Бретт-стрит, принадлежащей некоему тайному агенту, пользовавшемуся особым доверием покойного барона Штотт-Вартенгейма, посла одной крупной державы при Сент-Джеймсском дворе^[74].

Помощник комиссара помолчал и добавил:

— Подобные господа приносят чрезвычайно много вреда. — Желая поднять свой обычно устремленный книзу взгляд до уровня лица собеседника, особа на каминном коврике закидывала голову все дальше и дальше назад, что придавало ей исключительно надменный вид.

— Почему вы не хотите оставить это дело Хиту?

— Потому что он уже давно служит в отделе. У них у всех своя особая мораль. Мой способ расследования покажется ему диким извращением профессионального долга. Ему-то ведь совершенно ясно, что нужно сделать: подтянуть к делу всех видных анархистов, которые хоть каким-то боком могут быть к нему подтянуты. Я же, как он сказал бы, делаю прямо противоположное: стараюсь доказать их невиновность. Дело темное, и я пытаюсь представить его вам с предельной точностью, не вдаваясь в подробности.

— Значит, он будет осуждать вас, вот как? — пробормотала со своей высоты гордая глава сэра Этелреда.

— Боюсь, что да, и притом с негодованием и отвращением, которое и вам, и мне трудно даже представить. Он превосходный служака. Мы не имеем права подвергать непосильным испытаниям его лояльность. Такие вещи никогда не приводят ни к чему хорошему. Кроме того, мне нужна свобода действий — такая свобода действий, которую вряд ли было бы благоразумно предоставлять главному инспектору Хиту. У меня нет ни малейшего желания щадить этого Верлока. Думаю, он чрезвычайно удивится, что мы вышли на его след так быстро. Запугать его будет не слишком трудно, но главный наш интерес заключается не в нем. Вот почему я хочу, чтобы вы уполномочили меня дать ему такие гарантии личной безопасности, какие я сочту нужными.

— Разумеется, — сказала особа на каминном коврике. — Выясняйте все, что сможете; выясняйте как хотите.

— Я собираюсь заняться этим не теряя времени, прямо сейчас, — сказал помощник комиссара.

Сэр Этелред сунул руку в карман брюк и, откинув голову, пристально посмотрел на него.

— Сегодня позднее заседание, — сказал он. — Если что-нибудь узнаете, приходите в парламент, если мы еще не разойдемся к тому времени. Я скажу Тудлзу, чтобы он окружил вас заботой. Он проведет вас ко мне.

Многочисленные родственники и приятели моложавого личного секретаря мечтали об ожидающем его великом и славном будущем; при этом в тех общественных кругах, которые он украшал собою в часы досуга, его именовали не иначе как вышеупомянутым шутливым прозвищем. И сэр Этелред, каждый день (преимущественно за завтраком) слышавший это прозвище из уст супруги и дочерей, ввел его в обиход, причем без малейшей игривости в голосе.

Помощник комиссара удивился и очень обрадовался.

— Разумеется, я приду в парламент, коль скоро что-нибудь узнаю и если у вас будет время…

— Времени у меня не будет, — перебила его значительная особа. — Но я приму вас. А сейчас мне пора… Значит, самолично отправляетесь?

— Да, сэр Этелред. Я думаю, так будет лучше.

Значительная особа откинула голову так далеко назад, что, для того чтобы не упускать помощника комиссара из виду, ей пришлось почти прикрыть глаза.

— Гм. Ха! И как вы собираетесь… Измените внешность?

— Едва ли, но костюм, конечно, сменю.

— Конечно, смените… — рассеянно-величаво повторила значительная особа. Она медленно повернула свою крупную голову и надменно-искоса взглянула через плечо на тяжелые мраморные часы, чуть слышно и лукаво тикавшие. Позолоченная стрелка, воспользовавшись случаем, умудрилась пробежать за его спиной не менее двадцати пяти минут.

Помощник комиссара, хоть и не видел часов, ощутил беспокойство. Но лицо значительной особы, повернувшееся к нему, было спокойно и бестрепетно.

— Очень хорошо, — сказала особа и сделала паузу, как бы умышленно выказывая презрение к официальному течению времени. — А что вас исходно направило в эту сторону?