Тайный агент. На взгляд Запада

— Я всегда придерживался мнения… — начал помощник комиссара.

— Да, да. Мнения. Разумеется. Но я имею в виду непосредственные, личные мотивы.

— Что мне сказать, сэр Этелред? Обычное для новичка недоверие к старым методам. Желание разузнать что-то самому. Какое-то нетерпение. Работа эта мне хорошо знакома, но к такому типу упряжи я не привык. В одном-двух чувствительных местах она мне немного терла.

— Надеюсь, вы справитесь, — благожелательно промолвила значительная особа и протянула руку — мягкую, но широкую и сильную, как рука знатного фермера. Помощник комиссара пожал ее и удалился.

Тудлз, присевший было на край стола в приемной, двинулся ему навстречу, постаравшись придать себе озабоченный вид.

— Ну что? Вы удовлетворены? — спросил он тоном важным и вместе с тем легкомысленным.

— Абсолютно. Я у вас в неоплатном долгу, — ответил помощник комиссара, длинное лицо которого казалось деревянным по контрасту со всегда готовой прыснуть со смеху серьезностью личного секретаря.

— Ничего, сочтемся. Но, если серьезно, вы не представляете, как он раздражен нападками на его билль о национализации мест рыбного промысла. Они называют это началом социальной революции! Разумеется, это революционная мера. Но эти люди не знают приличий. Личные выпады…

— Я читаю газеты, — заметил помощник комиссара.

— Отвратительно, правда? И вы не представляете, какой объем работы ему приходится проворачивать каждый божий день! Он все делает сам. Места рыбного промысла — это такое дело, которое он никому не может доверить.

— И все же он уделил целых полчаса рассмотрению моей весьма небольшой кильки, — вставил помощник комиссара.

— Небольшой? Вот как? Я рад за вас. Но тогда было бы, пожалуй, лучше его не беспокоить. Эта борьба страшно его изматывает. Отнимает очень много сил. Я чувствую это по тому, как он опирается на мою руку, когда мы идем по улице. Только ведь и на улице он не может чувствовать себя спокойно. Маллинз сегодня приводил сюда своих людей — помитинговать. У каждого фонаря стоит по констеблю, и каждый второй, которого мы встречаем на пути от дворца^[75], — явный агент. Это тоже ему постоянно давит на нервы. Как вы думаете, эти иностранные бестии не собираются что-нибудь в него бросить? Это стало бы национальной трагедией. Стране без него не обойтись.

— Да и о себе не забывайте. Он ведь опирается на вашу руку, — здраво напомнил помощник комиссара. — Если что, вы погибнете оба.

— Это был бы легкий способ для молодого человека войти в историю. Не так-то много британских министров было убито, чтобы к этому успели привыкнуть. Ну а если серьезно…

— Боюсь, что для того, чтобы войти в историю, вам придется что-нибудь для этого сделать. Если серьезно, то вам обоим может грозить только одно — переутомление.

Отзывчивый Тудлз не упустил случая прыснуть со смеху.

— Места рыбного промысла меня не убьют. Я привык поздно ложиться, — простодушно объявил он, но тут же, спохватившись, постарался натянуть на себя — так на руку натягивают перчатку — государственно-озабоченный вид. — А его могучий интеллект выдержит любое количество работы. Я опасаюсь только за его нервы. Эта шайка реакционеров с наглой скотиной Чизменом во главе оскорбляет его каждый вечер.

— Еще бы, если он собирается начать революцию! — пробормотал помощник комиссара.

— Время пришло, и он единственный, кто может выполнить эту задачу! — провозгласил революционно настроенный Тудлз, вспыхнув под спокойным, задумчивым взглядом помощника комиссара. Где-то далеко в коридоре призывно звякнул колокольчик, и молодой человек тут же с бдительной преданностью навострил уши. — Он собрался уходить, — шепотом объявил он, схватил шляпу и исчез из комнаты.

Помощник комиссара вышел в другую дверь не столь упругой походкой. Вновь он пересек широкую магистраль, прошагал узким переулком и торопливо вошел в свое собственное учреждение. Тем же ускоренным шагом он достиг своего кабинета, открыл дверь, с порога скользнул взглядом по столу, на мгновенье задержался в дверном проеме, потом, войдя, оглядел пол, уселся в кресло, позвонил в колокольчик и подождал.

— Главный инспектор Хит уже ушел?

— Да, сэр. Ушел полчаса назад.

Он кивнул.

— Хорошо. — Сидя в кресле, сдвинув со лба шляпу, он подумал, что это вполне в духе Хита — вот так предельно нахально и спокойно унести единственное вещественное доказательство. Но, думая так, он не испытывал враждебного чувства. Бывалые, опытные служащие могут позволить себе кое-какие вольности. Кусок пальто с пришитым к нему адресом — совсем не та вещь, которую можно просто так оставлять на столе. И, отогнав от себя мысли об этом проявлении недоверия со стороны главного инспектора Хита, он написал и отправил жене записку, в которой просил передать его извинения влиятельной покровительнице Михаэлиса, у которой они должны были сегодня ужинать.