Тайный агент. На взгляд Запада

На кухне еще не отзвучало последнее произнесенное мистером Верлоком слово, а перед миссис Верлок уже проплывала картина не более чем двухнедельной давности. Зрачки ее расширились до предела: она снова видела, как ее муж и бедный Стиви, выйдя из лавки, бок о бок удаляются по Бретт-стрит. Это было последнее видение бытия, сотворенного гением миссис Верлок, — бытия, чуждого тонкости и обаяния, лишенного красоты и почти непристойного, но вместе с тем внушающего восхищение цельностью чувства и верностью цели. И это видение было так рельефно, так близко, так точно и выразительно в деталях, что из груди миссис Верлок вырвались едва слышные, пронизанные болью слова, отразившие великую иллюзию ее жизни, — слова ужаса, которые сорвались с ее побелевших губ:

— Могли быть отцом и сыном.

Мистер Верлок перестал ходить и поднял озабоченное лицо.

— А? Что ты сказала? — спросил он и, не получив ответа, продолжил свое зловещее хождение взад и вперед. Потом, грозно взмахнув большим, мясистым кулаком, он выкрикнул: — Да, эти людишки из посольства. Хорошенькая компашка, нечего сказать! Недели не пройдет, как я заставлю кое-кого из них захотеть спрятаться под землю, футов этак на двадцать в глубину. А? Как?

Не поднимая головы, он искоса взглянул на жену. Миссис Верлок сидела, уставившись на побеленную стену. Стена была голой — абсолютно голой. В самый раз, чтоб разбежаться и удариться об нее головой. Миссис Верлок сидела неподвижно — так же, наверное, застыли бы в изумлении и отчаянии жители земного шара, если б посреди летнего дня коварной волею Провидения, разом опрокидывающего все возложенные на него надежды, вдруг погасло солнце.

— Посольство! — оскалившись по-волчьи, снова начал мистер Верлок. — Заглянуть бы туда на полчасика с дубинкой в руках. Я бы не ушел, пока не осталось бы ни одной непереломанной кости. Но ничего, я еще покажу им, что значит выбрасывать подыхать под забором такого человека, как я. Язык у меня имеется. Весь мир узнает, что я для них сделал. Я не побоюсь. И ни на что не посмотрю. Все выйдет наружу. Вся чертова правда. Пусть остерегутся!

Вот в таких выражениях мистер Верлок заявил о своей жажде мести. Эта месть была хороша во всех отношениях — она была и в духе мистера Верлока, и по силам ему, и как бы являлась продолжением его профессиональной деятельности, которая как раз и заключалась в том, чтобы выдавать тайные и преступные действия своих товарищей. Каких именно — анархистов, дипломатов, — ему было все едино. Мистер Верлок в силу своего темперамента никого особо не уважал. Но, как представитель революционного пролетариата, коим он безусловно являлся, особую неприязнь питал к тем, кто был выше его по общественному положению.

— Ничто на земле не остановит меня сейчас, — добавил он и, сделав паузу, пристально посмотрел на жену, которая пристально смотрела на голую стену.

На кухне повисла тишина, и мистер Верлок почувствовал разочарование. Он надеялся, что жена скажет что-нибудь. Однако губы миссис Верлок оставались в обычной для нее манере крепко сомкнуты, и все лицо было неподвижно, как лицо статуи. Итак, мистер Верлок был разочарован. Но с другой стороны, признался он себе, что она могла ответить? Она ведь очень немногословна. В силу глубинных свойств своей психологии мистер Верлок был склонен доверять любой женщине, которая отдавалась ему. Соответственно, он доверял и жене. Их союз был крепким, но неполным. Молчаливое согласие основывалось на отсутствии любопытства у миссис Верлок и на особенностях характера мистера Верлока — ленивости и скрытности. Оба старались не вникать в суть вещей и обстоятельств.

Эта сдержанность, в известной степени отражавшая их глубокое доверие друг к другу, одновременно вносила в их близость некоторый элемент неопределенности. Идеальных браков не бывает. Мистер Верлок предполагал, что жена понимает его, но был бы не прочь узнать, о чем она сейчас думает. Все-таки на душе у него стало бы легче.

Было несколько причин, почему ему было отказано в подобном утешении. Имелось физическое препятствие: миссис Верлок не умела правильно распоряжаться своим голосом. Она могла или кричать, или молчать и, молчаливая от природы, предпочитала молчание. Да, по темпераменту Уинни Верлок была человеком молчаливым. К тому же ее не оставляла парализующая все способности страшная мысль. С побелевшими щеками, пепельными губами, застывшая, как камень, она твердила про себя, не глядя на мистера Верлока: «Этот человек забрал мальчика с собой, чтобы убить. Он забрал мальчика из дома, чтобы убить. Он забрал у меня мальчика, чтобы убить!»

Эта бессвязная, сводящая с ума мысль терзала все ее существо, проникала в вены, в кости, в корни волос. Душа ее являла библейский образ скорби — закрытое руками лицо, разорванные одежды;^[101] плач и рыдание звучали у нее в голове. Но зубы были в ярости сжаты, бесслезные глаза горели гневом — она была не из тех, кто легко покоряется судьбе. Покровительство, которое она оказывала брату, с самого начала было по природе своей яростным и гневным.