Тайный агент. На взгляд Запада

Иногда, впрочем, он становился слышен, и моментами всплывали отдельные связные фразы… В целом их смысл обнадеживал — и тогда расширенные зрачки миссис Верлок отвлекались от оцепенелого созерцания неведомых далей и с мрачной непроницаемой внимательностью начинали следить за движениями мужа. Отменно осведомленный во всем, что относилось к его тайной профессии, мистер Верлок предсказывал успех своим планам и расчетам. Он действительно верил, что избежать ножа разъяренных революционеров будет нетрудно. Слишком часто он преувеличивал (из профессиональных соображений) силу их ярости и длину их рук, чтобы питать на этот счет особые иллюзии. Ведь для того, чтобы с умом преувеличивать, нужно сначала точно произвести замер. Он знал также, сколько добра и зла можно забыть за два года — два долгих года. Его первый по-настоящему доверительный разговор с женой был полон убежденного оптимизма, хотя, конечно, двигало мистером Верлоком и сознательное стремление излучать как можно большую уверенность — это приободрило бы бедную женщину. После освобождения, которое в соответствии с общим стилем его жизни будет, разумеется, тайным, они оба, не теряя времени, исчезнут. Что до заметания следов, то тут он просил жену положиться на него. Он знает, как сделать так, что сам черт…

Он махнул рукою. Могло показаться, что он хвастается. Но он хотел только приободрить ее. Это было благое намерение, но, к несчастью, мистер Верлок не нашел понимания у своей аудитории.

Его самоуверенный тон все громче и громче отдавался в ушах миссис Верлок. На смысл слов она по большей части не обращала внимания — чем были для нее теперь слова? Какое значение, спасительное или губительное, могли они иметь в сравнении с ее навязчивой идеей? Черный женский взгляд следовал за мужчиной, который отстаивал свою чистоту, — мужчиной, который забрал бедного Стиви из дома, чтобы убить где-то… Миссис Верлок не могла точно вспомнить, где именно, но ее сердце забилось весьма ощутимо.

Мистер Верлок мягким, супружеским тоном выражал тем временем твердую уверенность в том, что им обоим предстоит еще немало лет спокойной жизни. Он не затрагивал пока вопрос о средствах. То будет спокойная жизнь, в тени, среди незаметных людей, плоть коих яко трава;^[102]

жизнь скромная, как жизнь фиалок. Мистер Верлок употребил выражение «тихонько полежать на дне». И где-нибудь подальше от Англии, конечно. Неясно было, имел в виду мистер Верлок Испанию или Южную Америку, но в любом случае речь шла о загранице.

Слово «заграница», достигнув ушей миссис Верлок, произвело определенный эффект. Этот человек говорил об отъезде за границу. Смысл этих слов был совершенно другим, но такова сила умственных привычек, что миссис Верлок тут же автоматически задала себе вопрос: «А как же Стиви?»

Это было что-то вроде провала в памяти; но тут же она осознала, что ни о чем подобном беспокоиться больше не надо. Никогда больше не нужно будет беспокоиться. Бедного мальчика забрали из дома и убили. Бедный мальчик умер.

Поразительный провал в памяти резко активизировал работу ума миссис Верлок. Она стала осознавать некоторые следствия происшедшего, которые могли бы стать неожиданностью для мистера Верлока. Ей больше незачем оставаться здесь, в этой кухне, в этом доме, с этим человеком — ведь мальчика больше нет. Совсем незачем оставаться. И миссис Верлок вскочила, словно подброшенная пружиной. Но еще она не понимала, зачем ей вообще оставаться в мире. И это непонимание заставило ее остановиться. Мистер Верлок с супружеской заботливостью наблюдал за нею.

— Ты начинаешь приходить в себя, — нерешительно выговорил он. Какая-то особая чернота глаз жены не вязалась с этим оптимистическим утверждением. Ровно в это мгновение миссис Верлок поняла — поняла, что свободна от всех земных уз. Она обрела свободу. Контракт с бытием, которое персонифицировал этот стоящий перед ней человек, подошел к концу. Она теперь свободная женщина. Мистер Верлок испытал бы сильнейший шок, если б смог как-нибудь догадаться, о чем она сейчас думает. Беспечно великодушный в сердечных делах, мистер Верлок всегда полагал, что если его любят (а тем более если вступают с ним в добродетельный и законный брак), то исключительно ради него самого. В этой точке его этические представления и его самомнение совпадали. Он старел, толстел, тяжелел, продолжая упрямо верить, что сам по себе способен вызывать любовь, и поэтому, когда миссис Верлок, ни слова не говоря, пошла прочь из кухни, он почувствовал разочарование.

— Ты куда? — спросил он довольно резко. — Наверх?

Миссис Верлок, уже в дверях, обернулась на голос. Осторожность, порожденная страхом, сильнейшим страхом того, что этот человек может приблизиться и прикоснуться к ней, заставила ее слегка кивнуть ему (с высоты двух ступенек) и чуть шевельнуть губами — последнее супружеский оптимизм мистера Верлока принял за слабую, неопределенную улыбку.

— Правильно, — грубовато одобрил он. — Тебе нужны покой и тишина. Иди. Скоро я к тебе приду.