Тайный гость

– Я хочу сказать, есть у меня интуиция! Наш безупречный план, кажется, вот-вот перестанет быть таковым. Надо торопиться. Передайте мэтру Модсли, все должно быть закончено к этой субботе! И пусть приведет людей и избавится от этих тел. Как он это сделает, меня не касается.

– Передам! – кивнул Келли, но прежде чем покинуть комнату, склонился над Афанасием и сорвал с его груди золотой ковчежец. – Ему он теперь без надобности!

Глава 17

Утром трубник Ивашка Фомин привез из Алексина Манефу Мокееву. Первым делом приволокли из застенка едва живую постельницу Петрониллу, которая подтвердила, что это та самая ворожейка, что дала ей заговоренный корень. Манефа отпираться и отрицать очевидное не стала, признавшись, что ворожила и отвары готовила людям, от болезней разных помогая избавиться.

Черствый и въедливый дьяк Иван Болотников, переглянувшись с Борисом Салтыковым, начал допрос знахарки.

– Ну, тетка, говори!

– Так чего говорить?

Манефа сделала вид, что не поняла вопроса.

– А все говори. – Болотников, прищурившись, стегнул знахарку ледяным взглядом, полным неприкрытой угрозы. – Как давно ворожишь? Кто учил? Кого сама учила? Знаешь ли иных мужиков или баб, занимающихся тем же? А еще, у каких знатных особ в Москве бывала, от чего лечила и кому что гадала? Начинай и не трать наше время!

Знахарка задумалась, хмуря брови. Со стороны казалось, что Манефа с трудом подыскивала необходимые слова, но на самом деле она осторожно прикидывала в уме, что можно было сказать дознавателям, а о чем умолчать, учитывая, что на кону стояла ее жизнь. Наконец она все взвесила и заговорила спокойным голосом, глядя куда-то поверх голов собравшихся сановников.

– Значит, ворожу я на соли. Гадаю всяким людям, кто о чем попросит. Смотрю на соль, и видятся мне всякие мужики. Иной плачет, а иной смеется. Ежели кто о краже загадает, то вижу, как один бежит, а другой за ним гонится, а я приметы подмечаю. И кому жить или умереть, тоже на соли вижу. Всяко кажется, что кому надобно!

– И давно кажется?

– Да почитай лет тридцать уже, сразу как замуж выдали.

– И много кому наворожила?

– Всяко случалось! И к Москве меня возили, и сама по селам да деревням браживала, и многие уездные люди для ворожбы ко мне в Сенево прихаживали.

– Ну а из знатных особ кого сказывать можешь?

Манефа наморщила лоб, словно припоминая.

– Стольника, князя Бориса Троекурова. При смерти тогда лежал, лошадь зашибла, я ему помогла. Еще была на дворе боярина князя Репнина, у его больной сердцем жены, а сколь давно была и как ее звали – того не помню. У боярина Семена Матвеевича Глебова. Он как раз руку на войне потерял. Я смотрела на соль и сказала, что рана – смертельная…

– Все?

– Почему все? Много их! Царь Борис Федорович, еще когда в правителях ходил, присылал узнать, быть ли ему на царстве? А я сказала: быть, но недолго. При Расстриге возили меня к князю Василию Голицыну. Жена у него на сносях была. Он дал мне меду на блюдечке, я на том блюде ворожила…

– Ладно, для первого раза хватит имен, – прервал знахарку недовольный Михалков, – языком, дура, как помелом метешь! Лучше скажи, кого из ворожеев сказать можешь?

– Не гневись, государь, – пожала плечами Манефа. – Никого не скажу. Одна я! Ни один со мною не промышлял, и я никого той ворожбе не учивала. А детей у меня ныне не осталось. В молодости было двое: сын полтора года, да дочь двух недель, оба малыми померли.

– А сама как ворожить начала? Кто учил, сказывай!

Знахарка решительно замотала головой.

– Никто, вот истинный крест! – Манефа перекрестилась. – Как на духу скажу, таить не стану! Была я по молодости больна, в расслаблении, и в церкви у иконы Николая Угодника снизошло мне виденье: пришел ко мне старик и сказал, что впредь буду я угадывать всяким людям, что кому надобно. А потом этот старик вместе со своей косматой женой еще раз мне показался из воды в реке и слово в слово все повторил. С тех пор и пошло!

Боярин Борис Салтыков сидел за столом, лукаво улыбаясь.

– Как думаешь, Ванька, – обратился он к дьяку Болотникову, – правду говорит баба? Ты же у нас известный знаток по части всяких колдунов и ведьм!

Болотников молча подошел к стоящей на коленях Манефе и, жестко взяв рукой за подбородок, пристально посмотрел ей в глаза.

– Врет она, Борис Михайлович. Все врет!

Свободной рукой он с размаху влепил Манефе пощечину. Женщина, не удержавшись на ногах, опрокинулась на спину, ударившись при падении затылком о каменный пол.

– За что бьешь? – закричала знахарка, сплевывая кровь с разбитых губ.

– Больно? – оскалился Болотников. – Это только начало!

– Объяснись, Иван Иванович, – поморщился от досады Гаврила Пушкин, не одобрявший подобного способа ведения допроса, – чего зря кулаками махать!

– Расскажи нам, Ваня! – кивнул головой, чем-то весьма довольный Борис Салтыков и заерзал на лавке, устраиваясь поудобней.

Болотников схватил Манефу за ворот сорочки и, встряхнув как тряпичную куклу, легко поднял на ноги.