ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Десять лет назад, почуяв власть над молодым царем, Сильвестр завел в Белозерском монастыре тайную типографию. Он не дерзал печатать служебные книги, их имелось в достатке. А хотелось Сильвестру сломать понятие об исключительной религиозности знания. Решил Сильвестр издавать календарь православных праздников, рецепты русских блюд, хозяйственные советы. Каждая такая «книга» должна была помещаться на одном листе и печататься единой вырезной деревянной плитой. И что же? Не успел резчик окончить первую плиту, как запылали монастырские постройки, сгорели новенький деревянный пресс, раствор сажи в скипидаре, драгоценные запасы бумаги. Не от молнии сгорели, не от огненной татарской стрелы, — от торопливых, подлых человеческих рук!

«Не принимает Россия разума! Не хочет свободы и добра. Даже новгородской полусвободы опасается».

И понял Сильвестр, что этой стране, этому народу можно только силой задрать голову к свету. Но и сила была бессильна в руках странного царя. Непостоянен, неустойчив, пуглив его ум, темен взор, страшен гнев. И не умнел с годами Иван Васильевич, только страшнее, злее становился. И переждать его, молодого, не получалось. А, значит, приходилось менять. Но менять было не на кого. Все вокруг слабые, алчные, глупые, суеверные, темные. Сгнила, распалась династия Рюрика, доживала последние годы.

Бог послал Сильвестру Алексея Адашева, князя Дмитрия Курлятьева, нескольких отважных дворян помельче. С ними можно было что-то пробовать. Да вот не задалось! Князь Старицкий после Казани составил заговор, Адашевы не смолчали, выступили, разоблачились. И зачем бы им этот Старицкий? Одного Рюриковича на другого сменять? Уже Сильвестр напрямую Алексею регентство обещал, сам власти Кальвина не просил, знал, что успеет только зерно бросить, а уж растить, косить и молотить другим придется. Россия не Женева, ее в кулаке не удержишь!

Теперь и вовсе темная история получилась. Царица больна, младший царевич болен, старший – крайне неумен, груб, тоже с безумным блеском в глазах, как дядя Юрий и отец. Сгнил, сгнил корень! Но царица-то – свежих кровей? Что ей не живется? Говорят о яде, заговоре. Алексей сослан в войско. Если с царицей приключится смерть, всех собак повесят на Алексея и на Курлятьева. А Сильвестр рядом с ними. Никому головы не сносить!

«А тут еще заговор Тучкова. Откуда его черт, прости Господи, принес? Сед, стар, седьмой десяток разменял, а не отстал от смут. Помнил свое просторное житье в малолетство Ивана, не смог утолить адскую жажду власти. И попался! И был столь «любезен» царю, что если б его поймали в рядах с сахарными петушками, и то обвинили бы в колдовстве на курином гребне. Зачем он ряженых подсылал? Неужто верил, что можно Ивана просто так убить? Или, правда, можно?».

«Кто его научил? Что за мальчишка сидел в яме? Какой такой Смирной? Так ли смирен? Надо бы присмотреться к нему».

«Грозный смотрит косо. Вот-вот заподозрит окончательно. Хорошо бы самому разобрать этот заговор. Глядишь, и вернется былая милость, станет царь слушать добрые слова, примет к сердцу благие поучения».

Глава 15.

Причастие кота Истомы

Государь щедро наградил участников «тучковского» дела.

Ивану Глухову был жалован кошель с деньгами. Правда, деньги оказались мелкие, серебряные, и не доброй новгородской, а худой московской чеканки. Они против новгородских вполовину не вытягивали. Такие монетки в базарный день разносчики держат за щекой по пятьдесят штук разом. Обидной была и небрежность, с которой готовился царский дар. Кошель оказался тертый, мятый, с бурым пятном и оборванным шнурком. Деньги в него нагребали не глядя – даже несколько медных грошей попалось – почерневших, вышедших из употребления.

Филимонов удостоился высочайшего похлопывания по плечу.

Егору разрешили пользоваться для вывоза трупов кобылой из царской конюшни – по его собственному требованию, а не через подьячих.

Прохора наградили вдвойне. Во-первых, он получил чин младшего подьячего... Постойте! – он же и был младший подьячий?! – Не-ет! Это он просто так числился! А теперь «возымел чин по царскому слову»! – чуете разницу? Теперь Федора записали в Разрядную книгу – на последней странице!

С записью вышел казус. «Слово» прозвучало, достигло Поместного приказа с похмельным стременным. В приказе стали готовить запись и обнаружили недостачу фамилии героя. Стременной мычал, но и собственного имени промычать не смог. Погнали его к начальству. Пришел полковник Истомин, с трудом понял суть проблемы, к ответу оказался не готов. Вернулся в гридницу, построил личный состав. Спросил фамильное прозвище толстого Прошки. Последовали дурацкие, солдафонские шуточки. Наконец прозвучала дельная фраза, что Прохора все называют Заливным.

«Точно! – вспомнил Истомин, — сам слышал!».

Он убежал в приказ и продиктовал слово «Заливной». Так Прохор обрел фамилию и фактически стал основателем дворянского рода! Неплохо, правда? Поболее кошелька тянет!

А Федька Смирной был оправдан и возвращался в монастырь.