Так держать, Дживс!

Она относилась к тем девицам, на которых вечно натыкаешься то в коридоре, то на лестнице. Стоило мне войти в одну из комнат, как минутой позже туда же вплывала и она. А если я оправлялся в сад, она обязательно выпрыгивала мне навстречу из-за лаврового куста или неожиданно вырастала у луковой грядки. Где-то к десятому дню я начал чувствовать, что меня обложили со всех сторон.

– Дживс, – пожаловался я, – она окончательно меня доконала.

– Сэр?

– Эта женщина преследует меня. Я ни на минуту не могу остаться один. Предполагалось, что старина Сиппи должен изучить колледжи в Кембридже, и этим утром мы с ней объездили пятьдесят семь этих заведений. Днем я решил посидеть в саду, так она тут же нарисовалась рядом. Вечером заловила меня в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Если так пойдет дальше, я не удивлюсь, если, принимая ванну, обнаружу ее в мыльнице.

– Это будет крайне неприятно, сэр.

– Именно. Послушай, Дживс, ты не можешь предложить какой-нибудь выход?

– В данный момент нет, сэр. Мисс Прингл определенно вами заинтересовалась. Сегодня утром она подробно расспрашивала меня о вашем образе жизни в Лондоне.

– Что?

– Да, сэр.

Я в ужасе на него уставился. Страшная мысль пришла мне в голову. Я задрожал как осиновый лист.

Во время ленча произошло одно любопытное событие. Мы только покончили с котлетами, и я откинулся на спинку стула, чтобы перевести дух, прежде чем приняться за вареный пудинг, когда, случайно подняв голову, я встретился глазами с Элоизой, смотревшей на меня в упор. Тогда я не придал этому значения, потому что вареный пудинг – такое блюдо, которое требует к себе исключительного внимания, если ты и вправду хочешь получить от него удовольствие; но сейчас, после слов Дживса, я понял, что означал тот зловещий взгляд.

Даже за ленчем выражение ее лица показалось мне до странности знакомым, а теперь у меня внезапно открылись глаза. Точно так же смотрела на меня Гонория Глоссоп в те несколько дней, что предшествовали нашему обручению, – взглядом голодной тигрицы, учуявшей добычу.

– Дживс, знаешь, что я думаю?

– Сэр?

Я с трудом проглотил слюну.

– Дживс, выслушай меня внимательно. Не подумай, будто я отношу себя к числу неотразимых мужчин, перед которыми женщине никогда не устоять, у меня нет и мысли, что всякая девушка после встречи со мной теряет душевный покой. Скорее наоборот, в моем присутствии девушки, как правило, поднимают брови и кривят губы. И меня никак нельзя отнести к тем, кто понапрасну бьет тревогу. Ты согласен, Дживс?

– Да, сэр.

– Тем не менее, Дживс, некоторые девушки – и это научно обоснованный факт – почему-то увлекаются именно такими мужчинами, как я.

– Совершенно справедливо, сэр.

– Я хочу сказать, мне прекрасно известно, что в моей голове нет и половины того, что должно быть у обычного парня. И когда со мной знакомится девица, у которой мозгов вдвое больше нормы, ее так и тянет ко мне, а в глазах тут же вспыхивает огонь любви. Я не знаю, почему так происходит, но тем не менее это случается не в первый раз.

– Быть может, подобным образом природа заботится о сохранении равновесия среди особей одного вида, сэр.

– Весьма возможно. Во всяком случае, такое происходит со мной снова и снова. Гонория Глоссоп, одна из самых блестящих выпускниц Гертона[6], заглотнула меня, как щенок бульдога – кусок стейка.

– Мне говорили, сэр, что мисс Прингл преуспела в учебе куда больше мисс Глоссоп.

– Все одно к одному! Дживс, она пожирает меня взглядом.

– Да, сэр?

– Я все время натыкаюсь на нее на лестнице и в коридоре.

– Правда, сэр?

– Она советует мне, какие надо читать книги, чтобы расширить мой кругозор.

– Наводит на размышления, сэр.

– А сегодня за завтраком, когда я ел сосиску, она посоветовала мне этого не делать, так как современная медицина доказала, что в четырехдюймовой сосиске микробов не меньше, чем в дохлой крысе. Материнский инстинкт, ты понимаешь; она озаботилась моим здоровьем.

– Думаю, сэр, мы должны это расценить как неопровержимые доказательства.

Я плюхнулся в кресло, в прескверном настроении.

– Что делать, Дживс?

– Мы должны подумать, сэр.

– Ты и думай. Мне нечем.

– Я всесторонне рассмотрю этот вопрос и приложу все усилия, сэр, чтобы вы остались мной довольны.

Лучше что-то, чем ничего, но мне все равно было как-то не по себе. Да, никуда не денешься: Бертрам чувствовал себя не в своей тарелке.

На следующее утро мы объездили еще шестьдесят три кембриджских колледжа, и после ленча я сказал, что хочу пойти к себе и прилечь. Выждав с полчаса, я сунул в карман книгу и курительные принадлежности, выбрался из окна и спустился в сад по очень удобной водосточной трубе. Направился к летней беседке, которая представлялась мне подходящим местом для человека, которому хочется часок побыть в одиночестве.