Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со звезд. Футурологический конгресс (сборник)

– Аминь!! – грянуло как из одной груди. Мы чокнулись и выпили. Спиртное какого-то незнакомого мне вкуса медленным пламенем горело в груди. Барран снова налил всем, понюхал рюмку, причмокнул, крикнул: – По второй!! – и выпил залпом. Крематор, развалившись на стуле, занялся бутербродами и мастерски выплевывал огуречные семечки, стараясь попасть в тарелку молодого человека. Барран все подливал. Мне сделалось жарко. Я не чувствовал выпитого, а только вместе со всем, что было вокруг, погружался в густую, сверкающую, дрожащую жидкость. Не успевали наполнить рюмки, как уже надо было опустошать их – словно им не терпелось, словно в любую минуту что-то могло прервать эту столь внезапно затеянную пирушку. Странным казалось мне и необычайное оживление этих людей – после немногих рюмок.

– Что это за торт? Провансальский? – спрашивал с набитым ртом толстяк.

– Хе-хе… провокантский, – ответил ему Барран.

Крематор заливался смехом, нес что попало; пересуды, остроты, пьяные прибаутки летали в воздухе.

– Твое здорровье, Барранина. И твое, тррупист!! – ревел толстяк.

– Танатофилия – это влечение к смерти, а не к мертвым, невежда! – отбрил его крематор.

Разговор вскоре стал невозможен. Даже крики терялись в общем хаосе. Тост следовал за тостом, здравица за здравицей, я пил тем охотней, что остроты и шутки пирующих казались мне до невозможности пошлыми, и я запивал собственное отвращение и брезгливость; Барран визжал фальцетом и под свое истошное пение изображал шагающими по салфетке, плотоядно выгнутыми пальцами танец поднабравшейся пары; крематор то глушил водку стаканами, то швырял целыми огурцами в молодого человека, который почти не пробовал уклониться, а толстяк ревел словно буйвол:

– Пей-гуляй! Эхма!!

– Гуляй!

– Эй, пей!! – визгом отвечали ему остальные.

В конце концов он вскочил со стула, зашатался, сорвал с головы парик и, швырнув его оземь, заявил, сверкая потной, внезапно обнажившейся лысиной:

– Гулять так гулять! Коллеги! Играем в ловушки!

– В ловушки!

– Нет, в загадки!

– Хи-хи! Ха-ха! – ржали они наперебой.

– Ну, за дружбу нашу, братья! За счастливый этот пляс!! – кричал, целуя себя в руку, крематор.

– А я за успех… ле… лечения… за доктора… други любимые! Не забывай о док… торе!!! – стонал Барран.

– Жалко, нету девиц… мы бы уж поплясали…

– Эх! Девицы! Эх! Грех! Сладости-прелести!

– Маршируют шпики, ма-а-арши-и-иру-у-уют!! – выл, не обращая ни на кого внимания, толстяк. Вдруг осекся, икнул, обвел нас перекошенным глазом и облизнулся, показывая острый, маленький, девчоночий какой-то язык.

«Что я тут делаю? – думал я с ужасом. – До чего омерзительно это чиновничье, заурядное пьянство восьмого разряда… Как они тужатся, пытаясь блеснуть…»

– Го… спода!! За ключника! За при… вратника нашего! Виват, крематор! Виват, гулянция!!! – тоненьким голосом кричал кто-то из-под стола.

– Да, да! Да здравствует!

– Рюмочкой его!

– Стопочкой!

– Веревочкой!

– Корочкой!! – верещал нестройный хор.

Жалко мне становилось молодого человека – до чего ж по-кабацки они его спаивали, доливая без перерыву! Толстяк с набухшей, багровой, словно готовой лопнуть лысиной – только его дряблая шея ненатурально белела – звякнул ложечкой о стакан, а когда это не помогло, трахнул бутылкой об пол. При звоне разбитого стекла мгновенно стало тихо, и он попытался, опершись о стол, произнести речь, но захлебнулся булькающим смехом и трясущимися руками стал делать знаки собутыльникам, призывая их подождать; наконец заорал во всю глотку:

– Гулянция! Застольная игра! Загадки!!!

– Идет! – рявкнули они. – Взять его! Ату! Кто первый?!

Э-э-эх, на юру стоит домишко… снегом занесенный… Э-э-эх, полюбился мне парнишка… молодой, шпи… онный!.. –

заливался Барран.

– Господа… Братия милая… – силился перекричать его толстяк. – Номер первый: кто – видел инструкцию?

Ответом был залп смеха. Я задрожал, глядя на подскакивающие туловища, разинутые пасти; крематор и молодой человек всхлипывали, наконец аспирант пискнул:

– Кукиш с маслом!

И снова рюмки в неуверенных руках сошлись со стеклянным звоном. Умиленный крематор уже и внутренние стороны своих ладоней осыпал страстными поцелуями, Барран, сидевший рядом со мной, плеснул себе водку в горло – при этом краешек рюмки врезался ему в нос, и тот остался вдавленным посередине. Он этого даже не заметил. «Должно быть, из воска», – подумал я, но мне было как-то все равно. Толстяк, которому становилось все жарче, обнажился до половины, накинув пижамную куртку на плечи, и сидел, сверкая потом на густых волосах, жирный и отвратительный; наконец он отстегнул и уши.

– Потому что праздник, праздник шпионажа! Праздник шпионажа! – вдруг запели на два голоса Барран и молодой человек, голубые глаза которого блуждали уже совершенно безумно. Крематор оторвал губы от собственных рук и присоединился к поющим:

– И хватаешь документы! И читаешь документы! И глотаешь документы!!!

– Господа-а-а… угаданция номер два: что такое супружество?! – гудел пакостно раздетый апоплектик. Он походил на волосатую женщину. – Наименьшая шпионская ячейка, – ответил он сам себе, потому что никто его не слушал.