Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со звезд. Футурологический конгресс (сборник)

– Притворяется? Нет. Он, – Барран кивнул головой туда, откуда доносился скрипучий храп, – как-никак разбирается в этом. Нелегкое это искусство…

– Не жалуйся, Барран, сегодня у нас получилось совсем неплохо, – сказал толстый профессор, отодвигая стакан. – Иной раз, скажу я вам, полночи приходится о шпиках-ветеранах басни травить, об агентурах старинных, о доблестных лазутчиках, о когтистых лапах разведки (и тут не обходится без тайных маникюристических песен), о сидении на губе, о губотрясах секретных, о шпионизме заморском, прежде чем от него отделаемся. Ну а зимой за разговорами этими еще и дрова в камине должны полыхать… коды поем, шифрушки… от окон дует, ну и, конечно, всегда простужаюсь…

Он недовольно пожал плечами.

– А как же… – отозвался крематор. Он выпрямил спину и все с тем же будто беличьим лицом, с которого, однако, улетучилось выражение казенного отупения, язвительно скривившись, затянул: – Мы, шпионы забубенные!

– Ключник, кончай, слышать этого не могу! – передернулся профессор Делюж.

– Ключник? – переспросил я.

– Вас удивляет, что мы зовем Семприака ключником? Ну что ж, хоть мы и профессора, но есть у нас прозвища еще со студенческих лет, корпорантских… Делюжа корпоранты окрестили хамелеоном… а ключником или привратником его называют потому, что он, в некотором роде, приставлен ко вратам Здания, у которых есть лишь одна, обращенная к нам сторона…

Я не был уверен, что правильно понял его, но не смел расспрашивать дальше, поэтому отозвался не сразу, а лишь после продолжительной паузы:

– А можно узнать, какая у вас специальность?

– Почему бы и нет? Я преподаватель зданиеведения, а кроме того, веду семинар по десемантизации, ну, малость еще копаюсь в разведывательной статистике – всякие там агентуралии, шифроматика, но это скорее хобби.

– Истинное совершенство похвал не боится, – вмешался Делюж. – Чтобы вы знали, профессор Барран – создатель теории глубокого проникновения, а его казуистика измены и прагматика изменничества рассматривает длинные серии триплетов и квинтуплетов, которые многим новичкам и не снились… Ну а теперь к оружию? Коллеги, к оружию! Nunc est bibendum![25]

С этими словами он взял откупоренную крематором бутылку.

– Как же так… – спросил я растерянно, – снова пить?

– А вы не желаете? Жаль… зачем же мы тут собрались?

– Да, но… мы уже столько выпили… Вы меня извините, однако…

– Ничего, ничего. То не считается. Это был, понимаете ли, отвлекающий маневр, – снисходительно разъяснил толстый профессор. – Впрочем, теперь – никакой водки. Коньячок, мягкое винцо, настоечки и все такое. Мозговые извилины надо прополоскать, чтобы лучше скользили…

– Ну, разве что так…

Бутылка начала кружить по столу. Благоговейно вкушаемый благородный напиток быстро поднимал настроение собравшихся, слегка подпорченное недавними происшествиями. Из завязавшегося разговора я узнал, что профессор Барран занимается, среди прочего, эллинистикой.

– Эллинистика? Такая отвлеченная дисциплина? – спросил я.

– Отвлеченная? Да что вы! А троянский конь, положивший начало криптохиппике?! А разоблачение Цирцеи Одиссеем?! А музыкальная маскировка сирен?! А изобличение пением и пляской, а Парки, а агентурный лебедь Зевса?!

– Кстати, – спросил Семприак, – вы знаете оперу «Cadaveria rusticana»[26]?

– Нет.

– Эллинистика – наша сокровищница! – тянул свое, не обращая внимания на крематора, Барран.

– Действительно… – согласился я. – А чем, позвольте спросить, занимается дисциплина, избранная господином профессором? Эта… десемантизация… простите, но я, по невежеству…

– Да за что же тут извиняться? Речь, видите ли, идет о сущности… Что такое наше бытие, как не вечное круговращение шпиков? Подглядывание Природы… Спекулятором, кстати, в Древнем Риме называли и ученого-исследователя, и шпиона-лазутчика, ибо ученый есть шпион par excellence и par force[27], это агент Человечества в лоне Бытия…

Он налил. Мы чокнулись.