Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со звезд. Футурологический конгресс (сборник)

– Но ведь… – начал я, бледнея, но слово замерло у меня на губах. Лежавший у стены – он перестал храпеть еще раньше, но лишь теперь это дошло до моего сознания – открыл глаза и проговорил:

– Чудненько, чудненько…

Он встал, потянулся затекшими членами, сбросил пижаму, поправил пояс, обтянул на себе мундир, подошел к нам и остановился в двух шагах от стола.

– Готовы ли вы показать, что присутствующий здесь штатный сотрудник Барран, он же профессор десемантизации, он же Статист, он же Плаудертон, произносил ложные и клеветнические измышления о Здании, тем самым косвенно склоняя вас к тягчайшей измене, антисубординации, деагентуризации, расшпиониванию и распровокатированью, а равно сделал вас сообщником своих клеветнических поползновений, происков и фальсификаций?

Я переводил глаза от одного к другому. Толстяк поглаживал свою белую шею. Барран, втянув голову в плечи, глянул в мою сторону побелевшими глазами. Только крематор сидел, повернувшись к нам спиной, склонившись над тарелкой, вглядываясь в нее, словно не желая принимать к сведению того, что случилось.

– Именем Здания предлагаю вам помочь следствию! – сурово произнес офицер. – Что вам известно об измене присутствующего здесь Баррана?

Я слабо покачал головой. Офицер сделал шаг вперед, наклонился надо мной, словно потеряв равновесие, и еле слышно шепнул:

– Дурачок! В этом и состоит твоя Миссия… Вы хотели что-то сказать? Слушаю! – отчеканил он прежним голосом, отступая к столу.

Я в последний раз посмотрел на остальных. Они отвели глаза. Барран дрожал.

– Да! – прохрипел я.

– Что «да»?

– Он говорил, но так, вообще…

– Склонял к измене?

– Нет! Не склонял! Клянусь! – застонал Барран.

– Молчать! Продолжайте!

– Он говорил что-то в том смысле, что мне надо бы избавиться от излишней щепетильности…

– Я спрашиваю, склонял ли он вас к измене?

– В каком-то смысле – возможно… но…

– Отвечайте ясно: склонял или не склонял? Да или нет?!

– Да… – прошептал я, и после секунды мертвой тишины разразился ураганный хохот. Апоплектик, держась за живот, подпрыгивал вместе со стулом, Барран гоготал, а офицер-аспирант, тряся приподнятыми в приступе смеха плечами, кричал, захлебываясь от радости:

– Освинячился! Свинтус! Предал! Продал!

– Свинтус, свинтус, драный фикус!! – затянули они нараспев, но им мешали все новые и новые приступы смеха.

Барран успокоился первым. Торжествуя, он скрестил на груди руки и поджал губы. Один лишь крематор все это время сохранял спокойствие, наблюдая за происходящим с еле заметной, приклеенной ко рту, иронической усмешкой.

– Довольно! Довольно!! – взял наконец слово Барран. – Нам пора, коллеги!

Они начали вставать. Толстяк отстегивал обвисшую, такую подозрительно белую шею, молодой офицер с видом человека, утомившегося после тяжелой работы, шумно полоскал рот минеральной водой – они даже не смотрели в мою сторону, как будто я перестал существовать. Губы у меня дрожали, я открывал и закрывал рот, не находя слов. Барран взял из угла свой портфель с термосом и костюм, перебросил его через плечо и вышел широким, напряженным шагом, взяв апоплектика под руку. Я видел, как они, преувеличенно вежливые, еще переминались у двери, уступая друг другу дорогу.

Задержавшийся на минуту крематор, проходя мимо меня, красноречивым и гневным жестом показал на оставленную у края стола тарелку, словно бы говоря: «Я же давал знаки! Предупреждал! Ты сам виноват!»

Я остался с черноволосым офицером. Собственно, и он уже хотел уходить, но я медленно поднялся со стула и загородил ему дорогу. Он застыл под напором моего взгляда.

– Что это было? – Я схватил его за плечо. – Развлечение? Демонстрация? Как вы могли?!

– Ну, знаете… – возмутился он, освобождая руку. Он посмотрел мне в глаза и, отведя взгляд, словно бы в некотором смущении, добавил: – Это была «Луковица».

– Что?!

– Ну… так называется метод, который мы применили… научная методика не перестает быть точной, даже если она используется для шутки…

– Для шутки? Так это была шутка?!

– Вы… вы очень недоброжелательны… мне тоже было не слишком приятно лежать и храпеть так долго. Что поделаешь – служба, – нескладно защищался он.

– Да скажите же вы мне наконец ясно, что все это значило?!

– Ах Боже мой… нельзя же вот так, попросту… в известном смысле… конечно… шутка, невинная шутка, для вас, разумеется, без каких-либо последствий, – возможно, профессор хотел незаметно проверить реакцию…

– Мою?!

– Да нет же! Господина Семприака… простите… ей-богу простите… пожалуйста, не задерживайте меня. Во всяком случае, уверяю вас – это пустяк… совершенный пустяк…

Не глядя на меня, он шаркнул ногой, как школяр, и вышел, вернее, выбежал, на ходу стукнув пальцем в шкаф, стоявший неподалеку от двери.