Талант есть чудо неслучайное

забыли ли некоторые люди эти простые, но великие слова? Общая борьба против

фашизма объединила миллионы честных людей самых разных вероисповеданий и

политических воззрений как из капиталистического, так и социалистического мира.

Несмотря на все ее ужасы н, может быть, благодаря им вторая мировая война дала

человечеству пример возможности этого объединения и в будущем. Однако, как это

часто бывает в истории, борьба против общего врага объединяет, а победа разъединяет.

Микробы политического расизма, притаившиеся во время войны, стали снова вылезать

наружу. Городу Ковентри не нужно было быть коммунистическим, чтобы понимать

Сталинград, а Сталинграду не нужно было быть капиталистическим, чтобы понимать

Ковентри. Но между Ковентри и Сталинградом опустился железный занавес. В 1947

году Трумэн издал приказ, согласно которому более двух миллионов американских

служащих подлежали проверке на лояльность. В годы войны были выпущены

американские фильмы «Песня о России», «Северная звезда», «Миссия в Москву», вос-

певшие союзническую дружбу советского и американского народов. Я смотрел эти

фильмы, когда был еще сопливым мальчишкой в Сибири. Эти фильмы были наивны, но

трогательны. Можно ли было представить, что сразу после войны начнется

лихорадочная охота за ведьмами в Голливуде? Писателю Альва Бесси ин-

криминировали даже участие в рядах добровольческого американского батальона в

Испании. «Это не вы здесь нас судите,— бросил в лицо комиссии по расследованию

антиамериканской деятельности Джон Говард Лоу-сон,— это вы стоите перед судом

американского народа». В результате травли умерли артисты Мэри Крисченс и Джон

Браун, покончили с собой Ф. Лей и жена осужденного режиссера Дптриха. Во время

войны фашисты разобрали уникальный алтарь, сделанные польским скульптором

тринадцатого века Витом Ство-шем, и вывезли его в Германию. После того как поль-

ский документальный фильм «Вит Ствош» был показан в кинотеатре «Джорджтаун» в

Вашингтоне, владельца

211

кинотеатра вызвали в комиссию Маккартп по обвинению в подрывной

деятельности.

В День Победы я был на Красной площади и помню, как мы восторженно

подбрасывали в воздух американских и английских офицеров. Совсем еще юный поэт,

я в 1949—1950 году захаживал в коктейль-холл на улице Горького и помню одного

американца — в ярких желтых ботинках, с каким-то немыслимым галстуком, похожим

на хвост павлина,— кажется, этот американец был из посольства. Да откуда же он еще

мог быть, ведь тогда у нас не было иностранных туристов. Американец сидел всегда

один за столиком, попыхивал трубкой и насмешливо наблюдал, как, несмотря на оче-

редь у дверей, никто не решался подсесть к нему за столик. Теперь мы уже не

подбрасывали союзников в воздух. Казалось, что самого воздуха не было. Как это

странно вспоминать сейчас, когда молодые американцы с бахромой на джинсах и с

гитарами стали неотъемлемой частью пейзажа Москвы; когда совсем недавно я пил

водку в золотоискательском городе Алдан с представителем американской компании,

инструктирующим сибирских рабочих, как управлять катерпиллерами; когда

тысячи москвичей слушают во Дворце спорта американский джаз или музыку Бриттена

в Консерватории, а тысячи ньюйоркцев приходят в Мэдисон Сквер Гар-ден, в Фелт

Форум послушать русского поэта. Нужно быть слепцом, чтобы не понимать того, что

мы живем в новую эру. Разве это не новая эра, когда все человечество следит у своих

телевизоров, как медленно сближаются где-то в космосе руки людей, принадлежащих к

разным народам, разным политическим системам,— но все-таки руки, сумевшие

пробиться друг к другу сквозь железный занавес политического расизма?

ОСКОЛКИ ЖЕЛЕЗНОГО ЗАНАВЕСА В ГЛАЗАХ

Я горд тем, что именно наша страна прорвала железный занавес. Переломный

момент наступил, когда Москва распахнула свои двери десяткам тысяч молодых

иностранцев, съехавшимся на Всемирный фестиваль молодежи,— в один день в

Москве оказалось столько иностранцев, сколько не было примерно за двадцать пять

211

предшествующих лет. Однако осколки железного занавеса крепко застряли в глазах

некоторых людей. Идеологические капитаны-крабы продолжали царапать своими

клешнями дно корабля истории. В 1960 году на фестивале в Хельсинки я впервые

лицом к лицу столкнулся с политическим расизмом в действии, когда фашиствующие

молодчики пытались разгромить советский клуб. Помню одну нашу балерину, еще

девочку,— во время концерта под антикоммунистические выкрики ее забросали

камнями и пустыми бутылками, повредив ногу. Худенькие плечи балерины вздрагивали

— она плакала и растерянно спрашивала: «За что?» В Нью-Йорке в офисе покойного

Сола Юрока — импресарио, организовавшего концерты советских артистов, была

подложена бомба, и в результате взрыва погибла ни в чем не повинная секретарша

Айрис Кунис. Этот политический расизм я почувствовал и на себе, когда, едва я только

начал читать лирическое стихотворение о любви «Краденые яблоки» в Сан-Поле, штат

Миннеаполис, меня сбили с ног, сбросили со сцены и стали бить ногами. Во время

вручения мне профессорской мантии в Квинс-колледже улюлюкающие хулиганы