Талант есть чудо неслучайное

налитый здоровьем и оптимистическим любопытством. Он скопил за свою рабочую

жизнь кое-какие деньжонки и решил на старости лет взглянуть на мир. До сих пор

фермер никогда не покидал пределов Австралии, да и знание родины у него

ограничивалось знанием собственных овцеводческих пастбищ. Например, он сказал

мне, что никогда не видел аборигенов. Все вызывало в нем восторг — и то, как,

покачивая бедрами, стюардессы катили по проходу столик с крошечными бутылочками,

и то, что где-то внизу, изумрудно просвечивая сквозь облака, проплывали неизвестные

ему ранее острова, и то, что на его груди болтался новенький «Поляроид», которым

фермер предполагал запечатлеть ожидаемую красоту мира. Фермер летел в Париж, я —

в Москву, однако забастовка работников аэролинии остановила его и меня на пару дней

в Дели. Нас поселили в одной гостинице, и, скинувшись, чтобы подешевле, мы наняли

такси для поездки в Старый Дели. Предвкушая экзотическое зрелище, фермер привел в

боевую готовность «Поляроид». Однако недалеко от въезда в Старый Дели шофер

категорически потребовал, чтобы мы подняли стекла автомашины, несмотря на

удушающую жару. Мы поняли причину его настойчивости, только когда въехали в

город. Шофер был вынужден снизить скорость до минимума, потому что машину

обступили изможденные полуголые люди, протягивая к нам руки: «Моней! Моней!» В

их просьбах не было никакой крикливой назойливости и даже почти никакой надежды,

но это-то и было страшно. Мы видели прижимающиеся к стеклам скелетообразные

призраки с неподвижными, погруженными в собственный голод глазами, и таких

людей были не десятки, не сотни, а тысячи. Это были те, кто рождались на улице,

спали на улице и умирали на улице, так и не узнав, что такое значит собственная

крыша над головой. Особенно невыносимо было видеть детей, настолько исхудалых,

что они казались прозрачными. Их черные глаза прилипали к стеклам машины, а

тоненькие руки царапали ногтями по стеклу. Если бы мы вывернули карманы, отдав все

до последней монеты, мы бы все равно не смогли бы помочь им всем сразу.

Австралийский фермер забыл про свой «Поляроид» и, задыхаясь, прохрипел: «Назад-

Назад... Это невозможно видеть...» Ночью впервые

404

в его жизни у него было плохо с сердцем, и пришлось вызывать врача. Фермер

лихорадочно бормотал, хватая мою руку: «Я не представлял, что так бывает. Я честный

человек, я ничего не украл, я сам работал всю жизнь, но я почувствовал себя

преступником... Да, все мы преступники, если есть еще дети, которые так жи-мут. .» Я

тоже чувствовал себя преступником. А скольких таких детей я встречал в Того,

Либерии, Гане, в Мексике, в Уругвае, Эквадоре, на Филиппинах! Дитя войны, я хорошо

знаю, что такое голод, и понимаю тех, кто голоден. В каждом ребенке, умирающем с

голоду, умирают, быть может, задатки будущих Моцартов, Шекспиров, Эйнштейнов.

Когда-то русский философ Федоров мечтал о воскрешении мертвых, считая это тем

общим делом, вокруг которого должно сплотиться человечество. Наша сегодняшняя

задача намного скромнее— не дать умереть голодной смертью живым. Подсчитано, что

сегодня каждый четвертый человек на земле ложится спать голодным. Но сегодняшний

голод может показаться раем, если человечество уже сейчас вместо гонки вооружений

не займется подготовкой войны с будущим голодом. В 1900 году на Земле жило 1,5

миллиарда человек. В 1960-м — 3,5. В 2000 году будет жить 7,5. В 2060 — 20—30

миллиардов. Между тем Земля может прокормить не более 12 миллиардов человек, но

только при условии оптимальной организации сельского хозяйства и расхода

природных богатств. В книге Роберта Мак Кланга «Исчезающие животные Америки»

грустно сказано: «Печальная судьба диких животных предупреждает о возможном

будущем самого человека». Что же спасет природу и человека? Машинный разум? Но

человек, прежде чем передоверить мыслящим машинам ряд важнейших решений,

должен создать этику мыслящих машин. Человеку не от кого ждать помощи, кроме как

от себя. Если он утопает сегодня во множестве проблем, то только он сам вытащит себя

за волосы. Но порой человечество похоже на странного утопающего, который одной

рукой вытаскивает себя из грязной воды, а другой — толкает на дно.

Политический расизм особенно отвратителен рядом с ручонками голодающих

детей, скребущих по поднятым стеклам автомобилей. Затраты на каждую ядерную

214

боеголовку таковы, что могли бы спасти от голода десятки тысяч ни в чем не

повинных детских головок. «Все лучшие идеалы человечества не стоят одной слезы

невинно замученного ребенка»,— сказал Достоевский. Ручонки голодающих детей

незримо скребутся в окна каждого из нас, взывая к нашей совести.

НЕТ СВЕРХДЕРЖАВЫ, КРОМЕ ЧЕЛОВЕКА

Я не люблю выражение «сверхдержава», так же как не люблю выражение

«сверхчеловек». Если Горький говорил: «Человек — это звучит гордо», то сверхчеловек

— это звучит подло. Значит, просто человек — это некое недосущество, которое,

только встав над человеческим в себе, приблизится к совершенству? Не быть сверхче-

ловеком, а быть человеком в его изначальной сущности — вот приближение к