Талли

Фамилию на квиточке в детском отделении заменили. Дженнифер Пендел Де Марко — вот и все, что уступил Джек Пендел Робину. «Что обо всем этом скажет Талли? — подумал Робин. — Надеюсь, она скоро придет в себя. Мне надо зарегистрировать рождение ребенка».

Воскресным вечером позвонила Шейки. Просто так, но Бумеранг, то есть Робин-младший, сказал ей, что у Талли родился ребенок. Лучше бы он этого не говорил. Шейки несколько минут выражала свой восторг, а потом поинтересовалась, как чувствует себя Талли. Робин солгал. Он сказал Шейки, что к Талли в реанимацию никого не пускают, а ребенок в карантине во избежание инфекции, и его тоже нельзя увидеть.

— Да она никогда мне не простит, если я не навещу ее и ребенка, — сказала Шейки.

— Не волнуйся, Шейки. Она незлопамятна.

Утром в понедельник Робин отправился в клинику и остался там до вечера. За Буми присматривали Хедда с Милли. Милли заехала в клинику и сказала, чтобы он не волновался, она останется у них на ночь. «Господи, спасибо тебе за Милли!» — подумал Робин.

Милли погладила Робина по рукаву и сочувственно сказала:

— Не волнуйтесь, мистер Де Марко. Все еще образуется и наладится. Мы за вас молимся.

Робин не был уверен, что правильно понял Милли. Он сомневался, что Милли имела в виду здоровье роженицы. Она сказала, что молится за него, а не за Талли.

Робин сидел в комнате ожидания то один, то с Джулией и пытался ни о чем не думать. Иногда он спускался вниз, в кафе, чтобы выпить что-нибудь или купить тиленол — унять ноющую боль повыше левого уха. О еде не было речи. Когда вечером давление у Талли опять упало, вопрос о возвращении домой тоже отпал. Талли ввели еще дозу сульфатов, и, когда ее руки уже не были такими горячими, Робин задался вопросом: «Значит ли это, что ее состояние улучшилось?» Судя по выражению лица доктора Бруннера он понял, что — нет. Он не хотел уходить из реанимации, но его настойчиво попросили. Видимо, к Талли рвались другие посетители.

Робин задремал в кресле, голова его свесилась набок. Но он поминутно просыпался. Сигнал интеркома будил его. Он вздрагивал всякий раз, ожидая услышать:

— Мистер Робин Де Марко, просим вас пройти в реанимацию на четвертом этаже.

Для размышлений времени было достаточно. К счастью, Джек нашел себе другую комнату ожидания, и Робин в основном сидел в одиночестве. Иногда он размышлял в детском отделении, держа маленькую Дженнифер на руках.

— Мамочка будет гордиться тобой, моя маленькая, — шептал Робин, гладя завитки волос на голове девочки. — Думаю, она хотела, чтобы Бумер был похож на нее. Но это даже лучше, что похожа на нее именно ты. Потому что ты — девочка, и вообще…

А иногда Робин думал так: почему Джек записал ребенка именно на свою фамилию? Был ли он год назад здесь? Или он не покидал Топику? Робин отсчитывал девять месяцев. Апрель. Апрель — не лучший месяц для покраски, черт возьми! Почему он назвал свою фамилию?

— Мне жаль, мистер Де Марко. Вашей жене стало хуже.

Было утро вторника, 8.30. Робин уставился в вытянутую физиономию доктора Бруннера. «Неужели и у меня такое же?» — подумал Робин.

— Я могу еще раз дать кровь.

— Спасибо, но это может не понадобиться. Мы в общем-то восстановили ей кровяной баланс. Но анализы показали инфекцию. Ночью ей ввели сульфаниламиды и четыре инъекции окситоцина. Однако наши надежды не оправдались, боюсь, эти препараты неэффективны. Мне очень жаль. Сначала все казалось гораздо проще.

— Насколько хуже ей стало? — спросил Робин

— Гораздо хуже.

— Ну так вколите ей еще антибиотиков!

Доктор Бруннер покачал головой.

— Она быстро слабеет, мистер Де Марко. Матка сокращается, а организм не реагирует на антибиотики.

Робин смотрел мимо доктора.

— Насколько она слаба?

— Давление катастрофически упало. Семьдесят на сорок пять. Последние два дня пульс был не больше пятидесяти ударов в минуту, а теперь…

Доктор отвернулся от Робина, и Робин отступил на шаг, надеясь, что пелена на глазах поможет ему увидеть выражение лица доктора, который был не в силах посмотреть ему прямо в глаза.

— … упал до сорока ударов. Мне страшно жалко.

— Значит, до сорока, — повторил Робин. — А какой считается нормальным?

— От семидесяти двух до девяноста двух. Во время сна — от пятидесяти пяти до шестидесяти пяти. Сорок не может считаться нормой. Я страшно сожалею…

Робин попытался собраться с мыслями.

— Насколько ненормален такой пульс? — продолжал спрашивать он.

И снова доктор отвернулся, едва открывая рот.

— Это близко к коме. Господи, мне так жаль!

— Боже! — воскликнул Робин. — Да сколько можно это повторять?! Хватит твердить, как вы сожалеете. Она еще не умерла. Помогите же ей, черт возьми!

— Мы стараемся, мистер Де Марко. Мы делаем все что в наших силах.

Доктор Бруннер пошел было дальше, но Робин догнал его.

— Подождите, — сказал он. — Я понимаю, ситуация очень сложная, я очень верю в ваш профессионализм…

Доктор Бруннер кивнул.

— Но, — продолжал Робин, — скажите, вы говорили с мистером Пенделом?