— Роберт... — он останавливается, и я поднимаю глаза. Мне хочется дотронуться до него. Но вместо этого сжимаю край стола сзади сильнее. Я готов сделать недопустимое для учителя признание, но я не могу позволить Роберту уйти вот так. Делаю глубокий вдох и слабо улыбаюсь: — В ту минуту, когда ты пройдёшь по проходу с дипломом в руке, я буду в твоём полном распоряжении и растекусь по тебе, как глазурь на пончике30
. Но до тех пор...Я не успеваю договорить, потому что в следующий миг передо мной вырастает Роберт, закрывает мне ладонью рот и пристально смотрит в глаза. Каждый нейрон в моём мозге, каждое нервное окончание в моём теле вибрируют от жаркого возбуждения. В груди у меня разыгрывается настоящая битва: с одной стороны — учитель, который знает, что это неправильно, а с другой — мужчина, страстно желающий прижать к себе этого парня. Свободной рукой Роберт касается моей щеки, моей скулы, моей шеи. Я не прикоснусь к нему. Я не сделаю этого. Но знаю, что не смогу запретить ему касаться меня. Он убирает ладонь с моего рта.
— Роберт... — это просьба. О чём, пока не знаю. Двумя руками он притягивает моё лицо ближе и когда прижимается своими губами к моим, — сначала неуверенно, но потом отчаянно, — я не удерживаюсь и отвечаю также. Это правильно и неправильно. И чтобы наконец остановится, мне приходится собрать в кулак всю свою силу воли.
— Чёрт! — бормочу я, прижимаясь лбом к его лбу и отрывая за запястья его ладони от моего лица. — Мы должны остановиться.
— Я не хочу останавливаться, — говорит он, затаив дыхание и высвобождая руки. Он касается губами моей шеи, а его ладонь скользит по моей рубашке вверх. Живот инстинктивно поджимается, и я чувствую образовавшееся между поясом и мышцами пресса свободное пространство. У меня вырывается стон. Пальцы Роберта погружаются в волосы на моей груди, и я почти перестаю соображать.
И когда ко мне наконец возвращается способность логично мыслить, я кладу ладонь на его грудь и отодвигаюсь:
— Мы
— Я не хочу останавливаться, — тяну руку к пуговицам на его рубашке, но Эндрю сжимает мои запястья и фиксирует их на месте.
— Остановись, — говорит он твёрдо.
Эндрю тяжело дышит и когда по его телу прокатывается дрожь, я не могу скрыть улыбку.
— Хорошо, — говорит он, закрывает на мгновение глаза и сжимает губы. Потом открывает глаза, улыбается и медленно качает головой: — Не слишком ли много сразу? — Эндрю делает глубокий вдох, потом выдыхает воздух сквозь дрожащие губы. — Я отвезу тебя домой.
Я не хочу домой. Я не хочу быть там, где нет его. Но он не оставляет мне выбора. Эндрю проскальзывает мимо меня, забирает со столика ключи от моей машины и открывает дверь.
— После тебя, — говорит он, продолжая улыбаться. Его улыбка озорная, но это улыбка провинившегося. Я разочаровано ворчу и выхожу в дверь.
Машину веду я, но при каждой возможности поглядываю на Эндрю. Он смотрит на меня, улыбаясь, и о чём-то размышляет. Я же могу думать только о том, как он будет выглядеть без одежды. Интересно, думает ли он об этом?
Поворачиваю на улицу тёти Уитни. Ещё не стемнело. На подъездной дорожке и обочине припарковано несколько машин. Сбрасываю скорость и еду дальше по улице до места, где Эндрю оставил свой автомобиль. Подъезжаю сзади и паркуюсь на обочине.
Он продолжает улыбаться, как Чеширский Кот. Я смеюсь:
— Ну, что теперь?
Эндрю выдыхает, осматривает улицу и снова смотрит на меня. Улыбается. Моё сердце трепещет — с этой улыбкой нужно что-то делать.
— Вводим новые правила боевых действий, — говорит он.
Не совсем понимаю, о чём он, и не уверен, нужно ли соглашаться, поэтому молча жду.
— Во-первых, — говорит он, находя мою руку на рычаге переключения передач и переплетая свои пальцы с моими, — ты удаляешь все сообщения, немедленно. Отправленные и полученные. Если у тебя в контактах осталось моё имя, избавься от него. Мой номер ты можешь запомнить. Никаких запросов в друзья на Фейсбуке, перестань отслеживать меня в Твиттере, и никаких обедов у меня в классной комнате.
— Хорошо.
— И никаких долгих и томных взглядов в классе. Смотреть на меня... — он останавливается на какую-то секунду и отводит глаза, качая головой, словно не может поверить, что говорит подобное. Когда он поворачивается, его взгляд становится более серьёзным, но сохраняет мягкость: — Смотри на меня в своих снах. Для всех остальных ты — мой ученик. И только. Четыре месяца, малыш. Хорошо?
— И ты должен продолжать встречаться с Ником, по крайней мере какое-то время, хорошо?
Я издаю протяжный стон и бессильно роняю голову на подголовник. Это слишком!
— Роберт, я серьёзно. До выпуска ты будешь бойфрендом этого маленького идиота. Понятно?
Я раздражённо фыркаю:
— Хорошо.
— А я буду проводить больше времени с мисс Уент.
— Что? Мистер Редмон уже знает...
— Мистер Редмон на самом деле
— Что-то ещё?