Там, где ты (ЛП)

— Возлюбленного?! — забираю у него цветы и в темноте ощупываю пальцами лепестки. — Разве это не фраза из теста SAT³¹?

Я ожидаю, что он засмеётся, что выдаст какой-нибудь остроумный комментарий, и потом снова прикипит к моим губам. Но он ничего такого не делает. На какое-то мгновение он застывает на месте, а потом тянется к пуговицам моей рубашки, теперь уже двумя руками.

Одна часть меня позволяет ему расстегнуть две пуговицы, но тут просыпается вторая часть меня, напуганная до смерти.

— Эй-эй-эй, — шепчу я, хватаю его ладони, случайно попадая ему гвоздиками в нос. — «PG-13». Помнишь?

— Я не хочу «Детям до тринадцати». Мне восемнадцать, и я хочу тебя.

— И ты меня получишь... когда закончишь школу. Глазурь на пончике, помнишь? А пока... — включаю свет, чтобы охладить явное сексуальное напряжение, возникшее между нами двумя, — не будем опускаться ниже пояса... и давай без раздеваний.

У Роберта вырывается стон разочарования. Я чувствую его огорчение даже в кончиках пальцев.

— Ну же. Давай посмотрим вместе повторный показ «Тош.0».

— Будем смотреть, лёжа в постели?

Стараюсь, чтобы брошенный на него взгляд выглядел сердитым, но не думаю, что я справился.

— Трудно с тобой, — говорю я.

— Совсем нет, — отвечает он, широко улыбаясь.

Он уходит в комнату включить телевизор, а я роюсь во встроенном шкафу в поисках попкорна. Честно говоря, свою порцию попкорна я уже съел в кинотеатре, но руки и рот Роберта нужно чем-то занять, поэтому попкорн — это самое то. Нахожу пару пакетиков за коробкой хлопьев LuckyCharms, которую мы с Кики прячем от Майи.

— Сливки или карамель? — выкрикиваю я. Не получив ответа, выглядываю из кухни в гостиную.

Роберт с пультом управления в руке листает экранную инструкцию, стоя посреди комнаты в трусах-шортах. Они сделаны из мягкой серой фланели и отлично облегают все его формы. Хорошенько всё рассматриваю и только потом произношу «Хм!».

— Какой канал? — спрашивает он невинно.

— Почему ты в нижнем белье?

Роберт напускает на себя притворную серьёзность:

— Ну, тебе же неловко, когда я без рубашки. Поэтому я её оставил. Я — молодец, да?

Я медленно качаю головой.

— Молодец, — отворачиваюсь, тихо улыбаясь его дерзости. — Шестьдесят первый, — выкрикиваю я. — И надень брюки.

Пока в микроволновке готовится попкорн, я стараюсь остыть, но всё бесполезно — он такой милый и сексуальный. И тут в гостиной гаснет свет.

— Слишком ярко, — говорит он громко, не ожидая моей реакции.

Господи, дай мне сил!

Через несколько минут, выходя из кухни с миской попкорна, оставляю там свет включенным. Он снова берёт пульт управления, направляет его на телевизор и нажимает кнопку «ВЫКЛ».

— Я что-то пропустил? — спрашиваю, ставя миску на столик возле дивана.

— Мы можем просто поговорить?

— Не в темноте и не тогда, когда ты в нижнем белье.

Он смотрит на меня долгим взглядом, потом встаёт и надевает брюки. Я сразу же начинаю жалеть о сказанном, но никогда в этом не признаюсь. Он садится обратно на диван, и я осторожно присаживаюсь рядом.

Кажется, я знаю, о чём пойдёт речь, но всё равно спрашиваю:

— О чём ты хочешь поговорить?

— Мне восемнадцать, — говорит он просто.

— Нет.

— Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.

— Нет, думаю, знаю. Четыре месяца, Роберт. Мы сможем подождать четыре месяца.

— Прошлым вечером по пути домой я заезжал на кладбище.

Я делаю глубокий вдох и мысленно отвешиваю себе хороший подзатыльник за забывчивость: его отца похоронили меньше суток назад. Чувствую себя последней сволочью.

— Ты в порядке? — спрашиваю.

Он пожимает плечами и сводит брови на переносице.

— Не знаю, почему я туда поехал. Я просто пытаюсь что-то к нему почувствовать. Не злость, не боль, ни что-то подобное. Утрату, что ли. Хотел бы я сказать, что мне будет его не хватать, но... — Роберт качает головой. — У меня такое чувство, что всю жизнь у меня обманом забирали то, что должно было принадлежать мне. Вот что меня бесит. Я попробовал вспомнить, когда отец в последний раз прикасался ко мне, когда вообще кто-либо прикасался ко мне, искренне. Обычно так делала мама. А потом у меня начались подростковые заморочки и она, скажем так, уделяла им слишком много внимания. Мне кажется, что она до сих пор боится меня даже обнять. Это моя вина, но, Эндрю, мне этого не хватает. Знаешь, мне настолько этого не хватает, что иногда даже больно.

«Знаю. Я знаю», — хочется мне сказать, но, молчу, позволяя ему говорить дальше. И он говорит с откровенностью, которая вызывает душевную боль и заставляет моё сердце обливаться слезами.