Там, на войне

— Прорыв прорывом, но повсюду артиллерийские и танковые заслоны. Кочующие. Куда ни глянь, по всем высоткам новенькие «королевские тигры». Это тебе не шуточки, щёлкают наших как орехи, а наши сверхтяжёлые так и не подошли. Продвижение со вчерашних сумерек — ноль. Застопорило.

— А может, вы сладко спите по ночам?

— Не без этого.

— Вот он и успевает. Перегруппировывается. И подсовывает вам одних и тех же «тигров»?

— С командного пункта корпуса и армии — сплошной ор и угрозы. Комбриг разъярён, чихвостит всех подряд. Да и его уже дерут по всем коркам — радиограммы идут через меня, я-то их читаю. Смотри, соберись с духом, играй с ним в поддавки: «Слушаюсь, товарищ подполковник!.. Будет исполнено, товарищ комбриг!» И ещё: делай вид, что запыхался…

Фомичев, казалось, и не заметил, что вместо Романченко представился и доложил я. Он матерился ничуть не хуже Романченко и, казалось, ненавидел не персоны, а всю разведку скопом, как единую и неделимую врагиню — противник уже был на втором месте:

— Ещё бой не начался, а они в очередь за орденами выстроились… — это было преувеличением. — Тут вы первые! Какого (непонятно чего) вы торчите у меня перед глазами? Вы должны телепаться на десять-пятнадцать километров впереди и давать мне сведения о противнике. Лоботрясы!..

Трудно было сдержаться и не ответить, что сведения нам полагалось сообщать в разведотдел корпуса и в свой батальон, а ему — так только в порядке вежливости. У него же своя бригадная разведка есть, разведка передового отряда, которая, как и мы, не могла вырваться вперёд. Но придётся, как посоветовал Нерославский, терпеть. Пока…

А Фомичев никак не угомонится:

— Мне ваши лица не нужны: немедленно, вот прямо сейчас — вперёд! Чтобы сверкали ваши спины и задницы! И дымок на горизонте! Чтобы уже через час у меня были сведения… О противнике!.. Кто перед нами? Сколько? Где проходы? Обходы?

«Ну уж хрен-то, мы сами будем решать, где перед, где зад! А ты можешь орать «Вперёд! сколько угодно, война без ора, без мата, без сваливания всех промахов и неудач на соседа, на подчиненного, на разведку — не война».

— Я доложу наверх! — всё ещё кипел комбриг. И тут же Нерославскому: — Немедленно доложите: разведка бездействует, болтается у меня под ногами…

Зорька усердно, даже лихорадочно стал записывать что-то в большом блокноте.

Я подумал: «Ну, зараза — уже насобачился. И всё молчком… Мне тоже надо бы попробовать. Может, и я сразу стану старшим лейтенантом и дырку проверну в гимнастёрке для ордена…» Пора было попросить разрешения удалиться. И ещё надо что-то пообещать. Я обнаружил щель в плотном монологе комбрига и — скороговоркой:

— Сведения о противнике получите в ближайшее время! Разрешите идти? — и приложил ладонь к козырьку. Георгий потом говорил, это у меня здорово получилось — произвело впечатление.

— Погоди, лейтенант, а где тот, другой из разведбата?

Я громко, чтобы услышали все, возгласил:

— Ранен в жопу, но остался в строю и разведку не покинул!

Присутствующие переглядывались, а Зорька спрятал лицо в своём блокноте, мне показалось, что он конспектирует и это сообщение.

— То есть как?.. — опешил Фомичев.

Пришлось ответить:

— Очень просто. Осколок (показал — мол, «с ладонь»)… Но не смертельно.

Я опять держал ладонь у козырька, но соображал: если что, комвзвода автоматчиков действительно ранен именно таким образом, я вывернусь: скажу — полагал, что спрашивали о нём.

— Ну-ну, иди, — пафос у комбрига куда-то испарился вместе с ненавистью к разведке.

Я вырвался на свежий воздух, как из свинарника — первый раз в жизни молчал при разносе перед чужим командиром. Это оказалось делом не лёгким. Теперь же надо было сразу решить, где я возьму, вот так сразу, сведения о противнике?.. Кто мне их сообщит?..

Из-за угла большущей риги опять появился Нерославский («Радость моя!»):

— Мотаем отсюда. Он требует немедленно передать на ПКП1: «Разведка бездействует».

— Попридержи, как сможешь. Я что-нибудь придумаю.

— Только, заклинаю, не лезь вперёд дотемна! Угробят. Мы попробовали выдвинуть вон туда два танка, так они сразу саданули по ним из противотанковых орудий. Один повредили.

— Откуда стреляли?

— Сам не видел, но говорят, справа, из-под горки. Во-он оттуда.

— Сколько было выстрелов?

— Три, — вот они, первые сведения о противнике. — Одно попадание…

Мы были уже на самом краю села. Наспех попрощались.

— Ты на него не очень-то сердись, его весь день сверху так волтузят, что непонятно, как он ещё не заикается.

— Погоди, я чуть оклемаюсь и пришлю ему донесение.

— Обязательно пришли. Но до темноты не лезь туда. До полной тьмищи! Прошу — в смысле «умоляю». А то ухандокают.

— Будь здоров. Донос притормози, сколько сможешь.

Зорька ушел по задам и огородам, а я направился к своим. Они уже оттянулись от деревни и засели все вместе в небольшой ложбине, прямо перед селом. Оставалось ждать, когда стемнеет. Я сговорился с Петром и накатал первое донесение: