Там внизу много места

Давненько не виделись, н-да, постарел. Что, запрещают чиновникам омолаживаться? Или сами боятся потерять вышколенность лица? Вдруг начнет выдавать в свет неразрешённую мимику с непривычки? Проще со старым жить, чем новое школить? Ну что ж, пора, Макс.

— На чьей машине подъехал, Петя? Хахаля?

— Не смешно, Макс. Но если ты интересуешься: за нами не следят. Это частный разговор.

— По поводу федерального преступления первого ранга?

— Макс, брось хорохориться.

— Петь, ты в своем ведомстве теперь какой комитет возглавляешь?

— Какая разница?

— Нано в названии есть?

— Слушай, давай введем запрет на эти два слога. А то и так скоро любое слово будет на букву «н».

— Не-неприличная буква.

— Макс, ты должен пойти и сдаться. Явка с повинной…

— Слушай, а как ты меня вычислил? Ведь меня обнюхали с ног до головы. Я лишней молекулы с собой не занес.

— Оперативные методы, Макс, состоят не только из технических спецсредств. Следы оставляют все.

— Парша — твой агент?

— Тогда бы, Макс, я перехватил бы тебя на входе.

— А чем перехват отличается от звонка?

— Зачем тебе наличные, Макс?

— Деньги всегда нужны, Петя.

— До этого же как-то обходился?

— Бог помог. Да я и неприхотлив. Из квартиры редко выходил. Книжки читал.

— Какие книжки?

— В последнее время одну.

— Какую?

— Во все времена люди читают одну и ту же книгу.

— Наличные в наше время нужны только, если собираешься купить нечто противозаконное. Они имеют хождение только среди преступного сообщества.

— Я не преступник, Петя.

— Ты же не маленький, Макс, понимаешь, что любые деньги вне федерального контроля — бомба замедленного действия. Деньги в кармане — это предпосылка преступления и пособничество террористам.

— Я с собой покончить хочу, Петя.

— В чем дело? Идешь в криптоцентр…

— Я совсем хочу. Без каких-либо реконструкций. Вот ты скажи. Зачем этим постгуманистам наши чувства?

— Понимаешь, Макс, когда ускоряешь проводимость нейронов…

Им что, мысли не только ускоряют, но и подтесывают? Как лица? Что за страсть читать лекции?

— Им наши чувства нужны, потому что своих нет, Петя?

— В общем, да. У них всё слишком просто, без нюансов.

— Так вот, Петя, я хочу, чтобы мои надежды и страхи были связаны только со мной и ни с кем больше, ни с какой технологией. Полежишь в анабиозе, а там новый бум начнется на совков. И будут наши саркофаги вскрывать и сладкое себе добывать.

— Ну ты и проблему себе выдумал.

— Мою проблему не отложишь, её надо решать сегодня, пока не поздно. Пока техника не убежала чёрт знает куда.

— Что ты им сегодня продал, Макс?

— Наш первый день знакомства. Помнишь?

— Помню.

— Может, отпустишь меня, Петя? Слежки же нет. Никто не узнает.

— Государственный чиновник моего ранга раз в году проходит ту же процедуру, что проделывали с тобой сегодня.

— И?

— Вся динамика эмоций всплывет. А карту на меня давно завели. И сразу станет ясно, что близкий мне человек совершил преступление, а я ему помог.

— Мало близких, Петя?

— Я вдовец. Думаешь, у меня много знакомых с детства? Вычислят на раз.

— Хреново.

— Хреново.

— А будет ещё хреновее, Петь. Я совсем не понимаю нынешних.

— Это ты в колодец залез. И не видишь ничего вокруг. Люди как люди. Как во все времена.

— Из колодца отчетливее видны звёзды, Петя. Даже днём.

— Зачем тебе деньги, Макс?

— Не знаю. Пистолет бы достать.

— Сейчас — лучше огнемёт. И то никакой гарантии. По атомам соберут.

— Зачем вам это надо?

— У нас же гуманное государство: ни одному не дадут пропасть. Каждому обеспечена даже малейшая возможность на жизнь. Пусть в будущем.

— А «серая топь»?

— Страшилка это для детей. На фига кому-то маленькое говно, которое способно только на то, чтобы из всего сделать только такое же говно?

— Мало ли в мире самоубийц?

— Нет в этом никакой выгоды. История ядерного оружия доказала, что никто не решится сделать миру окончательный «кирдык». Никто не будет выпускать джинна, способного через несколько дней съесть всю планету, в том числе и хозяина.

— Твой сын где сейчас?

— Закончил Мориса Тереза. Сейчас на стажировке в Китае. А твой?

— Выпустился из Бауманки. Сейчас на эРЖеДэ горбатится.

— Не думаешь, что для него это будет ударом?

— Давно вместе с ним не живём. Со второго курса. Отдельный такой человек.

— Дети ведь держат нас в этой жизни.

— Пока не выросли. А после готовятся нас хоронить.

Хорошо их готовить стали. Господи! Как же хочется ему признаться во всём. Вот только боюсь, в открытом бою с ним не совладать. Любитель против профи должен бить исподтишка.

— Значит так, Макс, сейчас мы пойдём к ближайшему участку, и ты напишешь явку с повинной. Думаю, в качестве наказания можно попросить анабиоз.

— Жизнью после смерти меня соблазняешь?

— А как ещё можно соблазнить самоубийцу?

— А помнишь, как здесь она выбрала тебя? Хреновыми мы оказались пажами, Петя. А я другом.

Ранняя осень 1985 года.

В темном подвале под конусом света из люка стоят Пётр и Максим с портфелями.

— Пошли,

— Куда?

— Дальше в подвал.

— Зачем?

— Выйдем через торец. Со двора не заметят.

— А дальше?

— А дальше через Бруски пойдём, Петя.

— Какие Бруски?

— Там, где бараки.

— А что, там Хрип не ходит?