Там внизу много места

Он идёт по столице. Куда и зачем он не знает. Но чувствуется, что сильно замерз. И страшно хочется пить.

Недалекое будущее, возможно, не нашей ветки реальности

Откуда-то из-за двери под уже знакомую техногенную музыку вещает диктор:

— Сегодня в Ипсивиче был произведён террористический акт. Благодаря молекулярной реконструкции ни один житель не пострадал. В городской криоцентр был помещён 121 человек.

Возле одной из стоек с компьютерным изобилием стоит кровать. На ней лежит уже пожилой Максим. У кровати стоит высокий сутулый блондин с рельефными мышцами.

Страшно хочется пить:

— Хр-р-р…

— Максим Петрович, как вы себя чувствуете?

— Пить.

Всё безумие хайтека соединено в этой лаборатории с той неприхотливостью, при которой привык работать сумеречный русский гений. Блондин подкатил к кровати столик с водой, соками и пюре.

— Максим Петрович, подождите несколько минут. Сейчас всё придет в норму. И вы сможете ходить. А пока я могу ответить на ваши вопросы.

Стали проглядывать детали. Свет приглушили, или Максим привык? На зависть сложенный атлет постоянно сутулится. Сутулый? Сутулый атлет?! Переделанный! Пробирку его ети! Дожили: каждый урод может стать мадонной Ботичелли. Дорого, но может. 21 век, глазам доверять не следует. Н-да, можно шевелить только ожившим языком. Или ушами, если бы раньше потренировался как следует. Максим пробует шевелить руками и ногами. Кажется, они начинают его слушаться.

— Сеанс закончен?

— Да, всё супер. Продукт получился экстра-класса. Вы — уникум, Максим Петрович. Не шевелитесь, сейчас я вас освобожу.

Блондин начинает отрывать контакты от головы и тела подопытного.

— А что получилось?

— Вы что, не знали, на что шли?

— Знал только, что это немного противозаконно и оплачивается наличными.

— Ну, если вкратце: вы создали психоэмоциональную эндорфинную симфонию.

Максим берет со столика воду и пьёт.

— А что, все увидят то же, что и я вспомнил?

— Это в принципе невозможно, Максим Петрович. Но все почувствуют то же, что и вы. Ваши страхи, надежды, горе и радость станут достоянием человечества.

— Какая радость? Вы записи не перепутали?

— Это восхитительный коктейль: радость, отягощённая чувством вины! И горе с надеждой. Это бомба!

Вот ведь суки! Ничего с собой в могилу не возьмёшь. До чего дошёл прогресс! «Эмо-композитор» приподнялся.

— Памятник заработал?

— Такой партитуры чувств я ещё не встречал. Вы станете знаменитостью.

Вот разжужжался. А-а, пусть его. Пальцы сжать — разжать, Макс. Время тянуть.

— И как всё это работает?

— Вы слышали про классические опыты Пенфилда, Максим Пeтрович? Его пациенты на операционном столе переносились в прошлое — конечно, не физически, а эмоционально — ощущали вкус орехового мороженого, которое они ели 30 лет назад; обоняли запахи, которых сейчас уже нет. Слушали мелодии давних лет.

— Некоторую попсу хотелось бы забыть навсегда.

— Если она не будила в вас чувств, не вспомните. Испытуемые у Пенфилда заново переживали радость первой любви, ужас смерти родителей, гнев детской обиды. Эти события всегда приходили вместе с чувствами.

— Э-э, надо останавливать, а то он нам университетский курс прочитает.

— Вы мне череп вскрыли, что ли?

— Зачем? В наш-то век нанотехнологий! Вам ввели нанофлики. Они достигли вашей гликейной системы, стимулировали определенные участки коры. Были введены и нанореки.

— Вот ведь чёрт!

— Они записали всю химическую последовательность ваших переживаний, инициированную лимбической системой. Теперь после нанореконструкции любой человек сможет пережить ваши чувства!

О, господи! Нано, био, кибер, супер. Множим сущности ради какой-такой необходимости? Чтобы какой-нибудь пресыщенный идиот почувствовал чужой кайф как свой?

— Почему действие шло отрывками?

— Вы же не все сны помните. Да и много из прошлого не помните. Запись идет только при эмоциональном сопровождении.

— Вы мне скажите, почему, если я вспоминал, я себя со стороны видел. Третьим глазом, что ли?

— Максим Петрович, локализация «Я», инициированная в данном случае не совпадает с локализацией обыденного сознания.

Жужжание ученого заглушает монотонный гул вентилятора.

— Вы мне лучше скажите, молодой человек. Эти наношпики так во мне и останутся?

— Ни один наноробот не может функционировать больше 48 часов в человеческом организме. Первая поправка Дрекслера к Конституции.

— Даже в подпольных лабораториях? Дожили! Даже нелегалы чтут конституцию!

— Прегуманам, — обиделся блондин, — трудно мыслить вне категорий примитивной этики.

— Ладно, я — прегуман, — а ты кто?

— Я — постгуманист. Мои ментальные и биологические структуры оптимизированы. В отличие от ваших.

— И что?

— Я мыслю на порядок быстрее, чем вы.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем мыслить быстрее на порядок?

Ого, закраснелся. Быстрее на порядок, чем обычный человек. А в помещение входит ещё один атлет. Только рыжий и с прямой спиной.

— Сворачиваемся, — дает указание вновьприбыший.

Брат-близнец? Впрочем, что-то более знакомое. Где-то мы видели эти суетливые, почти броуновские, движения? Да ещё знакомо хихикает.

— Макс, классно навспоминал, — лезет обниматься рыжий.

— Пар…Парша, ты, что ли?