Танец Грехов

— M/A-1/123, — прохрипел человек, — что тебе это говорит, ублюдок?

— Уважительней разговаривай со старшим по званию, крестоносец, — буркнул Аарон и протянул раненому руку. Тот, немного заёрзав на снегу, всё же подал руку.

Когда недавний враг встал перед ним, Аарон приказал ему сбросить защитную маску. Тот подчинился и из-под неё показалось лицо молодого парня, всё в шрамах, ожогах, а волосы у него были белые, как снег на земле. Лохматый и грязный, с разодранным кителем и сочащимися кровью ранами, он был больше похож на нищего, но номер на груди доказывал, что этот мальчишка — слуга Инквизиции. Более того, Аарон узнал в нём того, кого хотел завербовать в своих Волков месяц назад.

— Что здесь произошло, солдат? — Старый Волк не выдал того, что узнал парня, но сам сдёрнул маску. Судя по удивлённому кошачьему взгляду юнца, он узнал Старого Волка.

— Прошу прощения, игумен Аарон, — Парень склонил голову, и взялся за голову, — я принял вас…

— Это неважно, — отрезал Волк и повторил свой вопрос более жёстким голосом, отдающим сталью.

— Пойдёмте.

Парень поволокся к алтарному камню, скрылся за статуей Сварога, которую кто-то лишил головы. Скоро перед глазами Акелы раскрылась одновременно и ужасная, и приятная картина.

«За этим кретином весь “Князь” охотился… Какого хрена зелёный крестоносец тут забыл?»

Тело могучего язычника лежало на выжженой огнём земле. Недалеко от трупа валялась голова Сварога, мрачно вглядываясь в пустоту сумрачной ночи.

— Это… вождь «Перуна»? — Старый Волк не сдержал удивления и голос его это выдал. «Как можно было сразить это чудовище?! Он же прикончил две сотни новобранцев, а до этого терроризировал “Князь” добрых пятнадцать лет! Даже старина Ашер, которы прикончил прежнего вождя Молний этого урода одолеть не сумел!»

— Да, он самый, — кивнул парень на побледневший труп. Тело, испещрённое древними татуировками, истекло кровью, и та стала свёртываться, глаза впали, длинная, густая борода, завязанная в несколько узлов, растрепалась, чёрные как смоль волосы, спадавшие до плеч, промокли от крови и спутались. Тело некогда сильнейшего языческого вождя побледнело и ужалось, лишив того прежнего могучего облика, превратив в тень себя прежнего. Рядом с его иссечённой правой рукой лежала его длинная секира. На фоне слабого лунного света, лезвие блестело и жадно скалилось, словно бы норовя снова попасть в руки к своему хозяину. Бык безразлично смотрел в сумрачное небо, где прорезями открывались россыпи звёзд.

Старый Волк использовал астральное зрение и только теперь почувствовал слабую остаточную энергию, напоминавшую демоническую.

— Здесь был кто-то ещё?

— Да, — Парень отошёл к разбитому, сожжённому частоколу, на который будто обрушился небоскрёб и из-под снега вынул связку из трёх болтавшихся голов. Они порядком высохли, несло от них как от тысячелетнего трупа, все в древнем тряпье и с десятками пустых глазниц. Жёлтый череп проглядывал то тут, то там, проступая за тонким слоем кожи. Головы связали верёвкой, и они больше походили на человеческие, но точно сказать было нельзя. — Вот этот засранец.

— Когнос? — вырвалось у Старого Волка против его воли. «Что он здесь делает? Какого хрена здесь творится? Сильнейший язычник и демон первого порядка, но оба они мертвы, а какой-то щенок жив-здоров?! Не может таких чудес быть…»

— Он самый, — прокряхтел беловолосый и бросил головы к ногам Старого Волка. Тот рефлекторно отпрянул, вспоминая, скольких жертв скормил этому ублюдку.

Луна снова освободилась от плена туч и воссияла своим холодным бризом.

— А теперь ты расскажешь мне всё, что здесь произошло, парень, — приказал Старый Волк. — Всё до единого.

— Долго же придётся рассказывать, — пожал плечами беловолосый, корчась от боли и потряхивая протезированной рукой, — глядишь помру и никто меня отсюда не вызволит.

— Думается мне, сынок, что после такого, — Старый Волк ткнул на мёртвого язычника и останки древнего демона, — ты вернёшься в корпус совсем другим человеком.

Однорукий не сдержал хитрой улыбки и принялся излагать свою историю.

Глава XXVII. Заря и Тени

Судороги не оставили его даже спустя три часа. Он сидел, бездумно смотрел в снег, что-то бормотал себе под нос и дрожал, как осенний лист. Он пускал слюни изо рта, то и дело хватался за голову, сбивчиво кричал и снова умолкал. Чёрные вены пальцами обхватили его горло, проступили на руках, подступили к глазам, высеклись на висках и голове. Капилляры в глазу лопнули, и белая склера залилась красной паутинкой. Из ушей и носу то и дело шла кровь, но через какое-то время останавливалась, чтобы вскоре прорваться снова.

Солнце светило во всю, разбрасывая жёлтые копья по зимним шапкам леса, но едва ли от него исходила хоть какая-то толика тепла. Мороз грыз руки и ноги, пробираясь и без того рваную, потрёпанную одежду. Пальцы на руках и ногах покраснели, щёки горели, а в желудке было пусто. Всё это действовало Однорукому на нервы, но от постоянного бормотания и вскриков Виктора, беловолосый хотел похоронить боевого товарища прямо здесь, освободив его от мучений одним взмахом меча.