Танец Грехов

— Лучшим извинением будет, если ты начнёшь вести себя, как подобает мужчине, — прошипел отец и с громким хлопком закрыл дверь. Мать, тяжело посмотрев на сына, вздохнула, поцеловала его в щёку и удалилась вслед за отцом.

Из громоздкого, полутораметрового шкафа, показалась тень с изумрудными глазами.

— Братик, — прошептала тень, открывая дверцу шкафа тихо, так, чтобы никто не услышал, — папа сегодня был зол!

Ей было почти пять. Маленькая, пугливая, но чертовски любопытная. Её изумрудные глазки видели всё самое интересное, а тонкие ручки норовили с этим интересным что-нибудь сотворить. Но теперь её озорство куда-то улетучилось, уступив место страху и осторожности.

— Да, зол, — Витя провёл рукавом домашнего шёлкового халата по лицу, стерев идущие ручьём слёзы, — и всё из-за тебя.

— Из-за меня? — Глаза её и так большие, увеличились в диаметре.

— Да. Он сказал, что из-за тебя и из-за мамы я не веду себя как мужчина. Всё эти чёртовы куклы!

Он хотел начать ругаться, как это делали его одноклассники. Пару слов он успел выучить и сейчас был как раз тот повод, чтобы их впервые применить, но вдруг почувствовал, как сестра прижалась к нему, обхватив руками.

— Прости-прости-прости-прости, — лепетала она и плечи её дрожали, а халат стали пропитывать слёзы, — я не хотела, братик, правда! Прости, давай выкинем этих кукол?! Давай, прямо сейчас! — Она утёрла слёзы и направилась к шкафу. Там хранились все её игрушки.

— Я выкину их все! — заверила она и было начала рвать одну из своих принцесс, как рука брата её остановила.

— Не надо, — смущённо сказал он, — ты всё-таки тут не причём… Ты ведь моя сестра и к тому же девочка. Это я виноват, что сам предпочёл играть в эти куклы.

Он плюхнулся на мягкий, глубокий ковёр и растянулся по нему. Испуганная сестрёнка взглянула в его голубые глаза и рассмеялась.

— А давай, я сделаю тебе броню, а у отца ты попросишь меч? — предложила она и тюкнула его в плечо. — Тогда ты будешь рыцарем, а все рыцари — настоящие мужчины. Правда?

— Правда, — согласился Витя и сестра его зашлась невинным смехом.

Он смотрел на сводчатый потолок. Оттуда вдруг закапала какая-то чёрная жижа. Сначала это были небольшие вкрапления, но затем масса начала ползти по его дому. Сестра испугалась и прижалась к нему, а у него вдруг появился настоящий меч.

— Не бойся, я тебя защищу, — дрожащим голосом сказал мальчик, хотя руки его тряслись.

Трещины ползли по дому, чёрно-бурая масса оплетала стены и потолок и тянула свои чёрные пальцы к двум детям. Витя замахнулся мечом и ударил по чёрной жиже. Она отступила, но ненадолго, и снова бросилась на него со своими чёрными когтями.

Витя закрыл глаза, махнул мечом. Открыв их, он увидел, что чёрный инопланетянин испаряется, отдавая противным запахом жжённой резины.

Какие-то приглушённые голоса он слышал снаружи дома. Солнце спряталось и небо скололи чёрные массивы туч. Бушевала молния, отсветы которого играли бликами на стекле, кто-то кричал, слышался скрежет и жуткий, нечеловеческий хохот.

— Всё хорошо, — сказал он своей сестре, но её не оказалось рядом.

Собою он прикрывал гниющий скелет, одетый в лохмотья. У него не было кисти — вместо неё зияла железная. Скелет выдрал из железной кисти какой-то шарик, наполненный бело-зелёной субстанцией и, сжав рот мальчика мощными руками, заставил проглотить это ядро. На вкус оно оказалось паршивым — отдавало металлом, ржавчиной и какой-то мукой. Во рту стало вязко и Витю вырвало.

Он поднял глаза и снова оказался собой. Руки истесали синяки и царапины, с его формы вырвали рукава, превратив одежду в нищенскую жилетку. На руках он обнаружил чёрные вены.

— Эй! — крикнул он в тёмный коридор, но пустота сожрала даже эхо. Виктор поднялся и осмотрелся. Пустота окутала его своими чёрными щупальцами, парень оступился, и комната осветилась светом.

«Нет, — сказал он себе, — ты не будешь на это смотреть. Только не сейчас».

— Хватит меня унижать! — прокричал парень голосом, который только-только начал мужать. — Мне надоело, что ты мной помыкаешь и говоришь, что я трус!

— Ты и есть трус, — прорычал Владимир Зверев. Седина успела оплести усы этого тучного человека, а на лице проступил десяток-другой лишних морщин. Он был сгорблен, в руках держал позолоченную дубовую трость, на которую теперь приходилось опираться. Но голос его утратил всякий призрак прошлой вкрадчивости и мягкости, сделавшись жёстким как никогда. — Боишься выйти из дому! Боишься заговорить с девкой! Боишься сам принимать решения, боишься, боишься и ещё раз боишься!

— Лжец! — повысил тон Виктор и ударил по светлому, резному столу, на котором вытесали изваяние волка. — Я всю жизнь стараюсь тебе угодить, а всё, что получаю от тебя — это бесконечное осуждение. И как ты после этого можешь называть себя отцом?