Танец Грехов

— Я не смог вырасти из тебя мужчину, — с горечью признал Владимир Зверев и крепко обхватил свою трость. — Как бы я ни старался, ты вечно поджимаешь свой хвост и бежишь к своей матери, прося её пожалеть. Ты боишься жизни, щенок! Посмотри вокруг — у тебя есть любые возможности, связи, деньги, но кроме этого — ничего! Ничего! Ты просто тратишь мои деньги, батрачишь их, покупая себе всякую херню и спуская на своих «друзей». Я дал тебе возможность, свободу, но ты целыми днями лежишь и не двигаешься, ничего не достигаешь. У тебя нет амбиций, нет целей, нет желаний, только потребление! Ты не учишься, не думаешь, нихрена не делаешь! Тебе плевать на себя и на других, так ЧТО ЖЕ У ТЕБЯ ЕСТЬ?! Ты ленив, толст, слаб и никчёмен. А самое дерьмовое, что ты не пытаешься ничего с этим сделать.

Лицо подростка обагрила ярость, вперемешку с жгучей, едкой обидой. Он посмотрел на мать, надеясь получить хоть какую-то защиту, но та лишь опустила голову, стоя рядом с дверным проёмом. Теперь, когда отец всё чаще и чаще кричал, а Виктор — отвечал, его сестра предпочитала прятаться в шкафу. Он и туда посмотрел, но увидел лишь пугливые зелёные глаза, сидящие во тьме.

— Пошёл ты, — прошипел Виктор и увидел, как гневное лицо отца сразило удивление, — пошёл ты, папаша. Пошёл ты со своими деньгами, — Он сорвал с себя элитный пиджак шоколадного цвета и вытряс из его карманов всё: карты, кошельки, украшения, визитки, приглашения и пропуска. — Забирай, я больше и копейки у тебя не возьму, ублюдок, — Он почувствовал, что заходит слишком далеко, но останавливаться было поздно. Он сорвал серебряные часы, с золотым обрамлением, пару перстней и браслетов. Все они рухнули на пол. — Забудь, что у тебя был сын, забудь, старый мудак, — Слова текли из него чёрным гноем, — я уйду и найду место получше, там, где мои таланты оценят.

— И куда же ты пойдёшь, сопляк? — медленно проговорил Владимир Зверев, после долгого молчания. Лицо его залилось краской, и он дрожал, но всё же до конца выслушал слова сына.

— Ты и сам знаешь, — небрежно бросил Виктор и развернулся, идя к массивной дубовой двери. За окном выл ветер и лил проливной дождь, но ему, Виктору, было плевать.

— Ты не посмеешь, — в голосе отца было больше страха, чем гнева, — ты не посмеешь идти в Инквизицию!

— Да, так кто же мне запретит? — Виктор надменно улыбнулся. — Быть может, сдохнуть под натиском демонов будет лучше, чем слушать, как тебя ненавидит собственный отец.

— Виктор…

— Я больше тебе не сын.

И он ушёл. Скрылся в тенях ночи, под воем ветра и барабанной дробью проливных дождей. Пусть он и сказал, что уходит, то всё же надеялся, что за ним придут. Сначала гнев туманил его мысли, и Витя уходил всё дальше и дальше, уходя за пределы безопасной, отстроенной отдельно для элитных прослоек общества посёлка, имя которому не было.

Он ушёл и никто, даже охрана, которая доселе приводила его обратно, куда бы он не уходил и где бы не находился, не пришла ему на помощь. Он голодал, спал в лесной яме, присыпанной мокрой грязью и листьями берёз и уходил всё дальше и дальше в рядом стоящий лес, который на деле был внушительным парком. Не было ни людей, ни животных, никого.

— Я не вернусь, — ворчал он себе под нос, переворачиваясь в грязи. Она липкими кусками цеплялась к белой рубашке, которую отец подарил ему к дню рождения, вместе с теми часами. — Не вернусь…

— Не вернёшься, — сказал сам себе Виктор, всё время наблюдавший за тем, как его жизнь рушится. — Больше ты домой никогда не вернёшься…

В изгнании 14-летний Виктор Зверев выдержал почти сутки и к вечеру следующего дня он вдруг заметил мигающие огни.

— Деревня? Но я же… И почему?

Языки пламени лизали деревяные коттеджи, бурлили в чёрных углях домов, объедали заборы и крыши. Они вились высоко к небу, а дыма ел глаза. Он позабыл о всякой злобе, когда увидел, что огонь пляшет возле его уютного, трёхэтажного дома.

Не чувствуя усталости, он ринулся туда. Ветки впивались в его мягкую кожу, камни ставили подножки, но Виктор этого не замечал и бежал всё ближе и ближе к дому. Когда он прошёл через забор, сооружённый на европейский манер, который огонь почти пожрал, то увидел знакомую дубовую дверь. Она ввалилась, осунулась и почернела, но огня там уже не было. Пламя лениво грызло стены, шторы, пускало едкий дым, но уже почти улеглось, перебросившись на другие дома. Когда он вбегал, то перед окном как будто бы увидел чью-то тень, очень похожую на человеческую, но скоро эта иллюзия угасла вместе с огнём. Парень толкнул её, промчался через узкую гостиницу и раскрыл дверь.

— Мама, папа, сестра?!

Он увидел родителей. Мать Виктора сидела на своём кресле и можно было бы подумать, что она крепко спит, если бы на её белом фартуке, в котором она обычно убиралась, не багровела кровь, стекающая от самого горла. Кровь от жара запеклась, но огонь не посмел дотронуться до её тела.

— Мама, пошли! Пошли…