Танец с драконами

— Ты знаешь слова, но слишком горда, чтобы служить. Слуге полагается быть смиренным и покорным.

— Я покорна. И могу быть смиреннее, чем кто-либо.

Это вызвало у него смешок:

— Уверен, ты будешь самой богиней смирения. Но можешь ли ты заплатить?

— Какую цену?

— Цена — ты. Цена — это все, что у тебя есть, и все, что ты когда-либо можешь надеяться получить. Мы взяли твои глаза и вернули их обратно. Потом мы заберем твои уши, и ты будешь ходить в тишине. Ты отдашь нам свои ноги и будешь ползать. Ты не будешь ничьей дочерью, ничьей женой, ничьей матерью. Твое имя будет ложью, а само лицо, которое ты носишь, перестанет быть твоим.

Она чуть было снова не прикусила губу, но на сей раз поймала себя на этом и сумела остановиться. Мое лицо — темная водная гладь, что скрывает все и не выдает ничего. Она подумала обо всех именах, которые носила: Арри, Ласка, Кошка-Кет. Она подумала о той глупой девчонке из Винтерфела, прозванной Арьей-Лошадкой. Имена не имели значения.

— Я могу заплатить цену. Дайте мне лицо.

— Лица надо заслужить.

— Скажите мне, как.

— Принести определенному человеку определенный дар. Сумеешь?

— Какому человеку?

— Тому, кого ты не знаешь.

— Я не знаю многих людей.

— Он один из них. Незнакомец. Не тот, кого ты любишь, не тот, кого ненавидишь, не тот, кого ты когда-либо знала. Ты убьешь его?

— Да.

— Тогда завтра ты снова будешь Кошкой-Кет. Носи ее лицо, наблюдай, повинуйся. И мы посмотрим, действительно ли ты достойна служить Тому, у кого Множество Лиц.

На следующий день она вернулась к Бруско и его дочерям в дом на канале. Увидев ее, Бруско округлил глаза, а Брея тихо выдохнула.

— Валар моргулис, — сказала Кет вместо приветствия.

— Валар дохаэрис , — ответил Бруско.

Потом все стало так, как будто она никогда не уходила.

Она впервые увидела человека, которого должна была убить, тем же утром — когда катила свою тележку через мощеные улицы, выходящие на Пурпурную гавань. Он оказался стариком, далеко за пятьдесят. Он прожил слишком долго , попыталась сказать она себе. Почему он должен жить так долго, а мой отец — так мало? Но Кошка-Кет никогда не знала отца, поэтому оставила непрошенную мысль.

— Устрицы, мидии и моллюски

, — выкрикивала Кет, пока он проходил мимо, — устрицы, креветки и жирные зеленые мидии!

Она даже улыбнулась ему. Иногда одной улыбки достаточно, чтобы люди остановились и купили. Старик не улыбнулся в ответ. Он посмотрел на нее сердито и пошел дальше, шлепая по грязной луже. Брызги намочили ей ноги.

Он совсем не вежливый , думала она, глядя ему вслед. У него жесткое и злое лицо. У старика был узкий острый нос, тонкие губы, маленькие, близко посаженные глаза. Волосы поседели, но маленькая заостренная бородка все еще оставалась черной. Кет решила, что она, должно быть, крашеная, и задумалась, почему он тогда не покрасил и волосы. Одно плечо у него было выше другого, искривляя осанку.

— Он плохой человек, — объявила она тем вечером, вернувшись в Черно-Белый Дом. — У него жестокие губы, подлые глаза и борода как у злодея.

Добрый человек усмехнулся:

— Он такой же, как любой другой, в нем есть и свет, и тьма. Не тебе его судить.

Это заставило ее призадуматься.

— Боги осудили его?

— Некоторые, может быть. Зачем тогда боги, если не для того, чтобы вершить суд над людьми? Однако Многоликий не оценивает человеческие души. Он одаривает лучших вместе с худшими. Иначе хорошие люди жили бы вечно.

Хуже всего были руки старика, решила Кет на следующий день, когда следила за ним из-за своей тележки. Его длинные костлявые пальцы всегда находились в движении: скребли бороду, теребили уши, барабанили по столу, дергались, дергались, дергались. Его руки как два белых паука. Чем дольше она смотрела на эти руки, тем сильнее начинала их ненавидеть.

— Он слишком много шевелит руками, — сказала она в храме. — Наверное, он полон страха. Дар принесет ему покой.

— Дар всем приносит покой.

— Он заглянет мне в глаза и поблагодарит, когда я буду его убивать.

— Это будет означать, что ты провалилась. Лучше всего, если он тебя вообще не заметит.

Старик был кем-то вроде купца, заключила Кет после нескольких дней наблюдения. Его торговля имела отношение к морю, хотя он ни разу за все это время не ступил на корабль. Он проводил дни, сидя в суповой лавке неподалеку от Пурпурной гавани. Чашка с луковым бульоном остывала у его локтя, пока он перетасовывал бумаги, ставил печати и резким тоном разговаривал с капитанами, судовладельцами и другими купцами. Казалось, он не нравится никому из них.