Солнце только всходило. В темно-синем небе все еще оставалось несколько ярких звезд.
Дени потребовалось некоторое время, чтобы определить направление своего пути. Нельзя было уйти в сторону и потерять ручей.
— Мой друг, — сказала она вслух. — Если буду держаться рядом с моим другом, то не заблужусь.
Она уснула бы возле воды, если бы осмелилась, но ночью к ручью на водопой спускались животные. Она видела их следы. Дени стала бы жалкой добычей для волка или льва, но даже такая добыча лучше, чем ничего.
Определив где юг, она пошла туда, считая шаги. Ручей появился на восьмом. Дени сложила руки чашечкой и напилась. От этой воды у нее свело живот судорогой, но судорогу легче переносить, чем жажду. Другой воды тут не найти, кроме утренней росы, блестевшей на высокой траве. И никакой еды, разве что она решит есть траву.
— Я потерялась в море, — произнесла она, хромая рядом с извилистым ручейком, — так что, возможно, найду каких-нибудь крабов или хорошую жирную рыбу. — Ее кнут мягко стучал по бедру: хлоп, хлоп, хлоп. Шаг за шагом, и ручей приведет ее к дому.
После полудня она наткнулась на куст, растущий у ручья, его изогнутые ветви были покрыты твёрдыми зелёными ягодами. Дени подозрительно покосилась на них, потом сорвала с ветки одну и надкусила. Ее мякоть оказалась тягучей и терпкой, и оставляла после себя горьковатый привкус, показавшийся Дени знакомым.
— В кхаласаре такие ягоды использовали как приправу к жареному мясу, — решила она. Сказав это вслух, она почувствовала себя увереннее. В животе заурчало, и Дени вдруг обнаружила себя собирающей ягоды обеими руками и набивающей ими рот.
Час спустя ее живот свело судорогой так сильно, что она не могла идти дальше. Остаток дня она провела, извергая зеленую слизь.
Закат застал ее корчащейся и стонущей в траве. Каждое ее испражнение было более жидким, чем предыдущее, и пахло все хуже. Когда показалась луна, из Дени лилась уже коричневая вода. Чем больше она пила, тем больше выходило наружу, но чем больше выходило, тем сильнее становилась ее жажда, а жажда заставляла ее ползти к ручью и снова пить. Когда Дени наконец закрыла глаза, она уже не была уверена, что ей хватит сил открыть их на следующий день.
Ей приснился ее умерший брат.
Визерис выглядел точно так же, как в последний раз, когда она видела его: губы искривлены в муке, волосы сожжены, а лицо почернело и дымилось — там, где струи расплавленного золота сбежали по его лбу и щекам, и заполнили его глаза.
— Ты мертв, — сказала Дени.
— Я любила тебя когда-то.
— Ты причинял мне боль. Ты пугал меня.