– Да… кое-что заметил. Синове много болтала, больше обычного. И она снова начала угадывать мой рост, вспоминать старые разговоры, будто она отвлеклась, будто мы только что встретились…
– Будто ты еще не трогал каждый сантиметр ее тела?
Мэйсон опустил вилку, которую собирался засунуть в рот.
– Я все о вас знаю. Почему ты скрывал?
Тот застонал и откинулся на спинку.
– Не знаю. Наверное, мне стало стыдно. Я советовал тебе не связываться с Кази… – Он покачал головой. – Не знаю, как так получилось, но Синове меня веселит. И она чертовски…
Ему не нужно было заканчивать. Его сильное влечение к ней было очевидным.
– А что насчет тебя и Кази? Я думал, мы скоро получим приглашение в храм. Что тебя сдерживает?
Я посмотрел вниз, разминая вилкой крошки на тарелке.
– Она говорит, что по долгу службы должна вернуться в Венду. Мы избегаем разговоров о будущем, и я пообещал ей, что больше не буду поднимать эту тему.
– Но ты… – Он не решался произнести это слово, но в конце концов произнес: – Ты ее любишь?
Я поднял глаза. Слово «любовь» не могло описать моих чувств. Оно казалось слишком маленьким, слишком привычным, слишком простым, а все, что я чувствовал к ней, было сложным, уникальным, большим, как мир. Я кивнул.
Должно быть, он увидел что-то в моем выражении.
– Она тоже тебя любит, брат. Не волнуйся. Я в этом уверен. Никто не умеет так хорошо притворяться.
Я тоже так думал, но сегодня в ее глазах мелькнула ненависть. Даже сквозь ее слезы я заметил, что она была чистой, горячей, как расплавленное стекло. Мы никогда не произносили слово «любовь». Это было странное соглашение, и я не знал, как оно появилось. Может, во время нашего путешествия? На тот момент все вокруг казалось временным. Однако я чувствовал что-то еще.
– Ты не доверял ей с самого начала. А сейчас?
Брат отправил в рот последнюю вилку пирога, запил остатками молока.
– Трудно не доверять человеку, когда он поставил свою жизнь на кон ради тебя. Они все это сделали.
Мэйсон встал, собрал посуду, отнес ее в раковину.
– Может, сегодняшний вечер не задался, потому что Кази была взволнована встречей с превизианцами, а Синове и Рен пытались заполнить пробелы разговорами? Когда Синове волнуется, она так и поступает. Они – дружная команда.
Мэйсон не ошибался. Так и было. Сегодня, когда я не мог найти Кази, я не смог найти и их.
Я встал, собрал тарелки.
– Иди в постель. Я помою. Утром мы продолжим разговор о Зейне.
Мэйсон ушел спать. Я повернул кран – горячая вода хлынула в раковину. Горячая вода была нововведением, появившемся в Дозоре Тора благодаря моему деду. Я никогда не задумывался об этом раньше.
Возможно, я понял, что было странного за ужином.
Если Зейн виноват в этом, он заплатит.
Убрав посуду, я остановился и посмотрел на кладовку, где хранились лекарства. Я открыл дверь, зашел внутрь. Склянки и колбы, мешочки и сушеные травы выстраивались на полках аккуратными рядами. Поскольку в Дозоре Тора было много людей – как членов семьи, так и рабочих, – мы держали под рукой множество целебных средств. Я нашел канистру с надписью «Березовые крылья» – ту самую, о которой спрашивала Рен. Она была полна. Достаточно, чтобы вырубить половину Хеллсмауса. Я снова подумал о вопросе Мэйсона:
Уходя, я проверил замок на двери. Для обычного вора это было бы делом пяти минут.
А для необычного – и того меньше.
Глава сорок шестая. Кази
На дворе стояло позднее утро; пахло свежим сеном. Конюх насвистывал, занимаясь работой, а ласточки шныряли под стропилами, неся утреннюю еду для шумных птенцов – утро, которое было обманчиво ярким, наполненным идеальными красками. Но присмотревшись, я заметила потрепанную уздечку на гвозде, прогнивший столб у первого стойла, хвост крысы в дровянике. Я задумалась: всегда ли есть вещи, которые мы не видим лишь потому, что захотели не приглядываться?