Танго на цыпочках

Под землею, под травою, под полярною звездою ангел спит. Что она имела в виду?

Не понимаю. Виски ломило от напряжения. Надо расслабиться, отвлечься, а потом с новыми силами и мозговой штурм можно будет устроить. Кстати, насчет «расслабиться», Салаватов пиво приносил. Точно помню, что в холодильник перегружал. И мне предлагал, только я отказалась.

Заглянув в холодильник, я убедилась, что пива пока хватит, осталось найти Тимура, надеюсь, что он не слишком набрался.

Надеялась я зря. Салаватов был изрядно пьян, хотя, полагаю, не настолько пьян, чтобы не отдавать отчета в происходящем. Тимур сидел, скрестив ноги по-турецки, а горлышко открытой бутылки «Миллера» высовывалось из ладоней. В пределах досягаемости обнаружилась и глубокая миска, на дне которой розовыми запятыми свернулись креветки. Рядом вторая миска, почти до краев наполненная пустыми панцирями. А он неплохо сидит, однако.

— Садись. — Он похлопал по ковру. — Если хочешь, возьми пива, в холодильнике. Летом пиво — самое то.

Что ж, кое в чем он прав. Я представила, как янтарная жидкость сладкой истомой растекается по телу, а во рту остается легкая горечь, которая приглушает жажду. Представила и едва слюной не захлебнулась.

— Я дневник расшифровала.

— Поздравляю. — Энтузиазма в голосе я не услышала. Всем своим видом Салаватов демонстрировал полное равнодушие к Лариным тайнам. Пожалуй, в этой тактике что-то есть. Вот бы и мне напиться и забыться.

Некоторое время я упорно двигалась к цели, холодное пиво, креветки и слегка зачерствелый сыр, обнаружившийся в холодильнике — великолепный набор для летнего вечера. Салаватов, опершись спиной на диван, с интересом наблюдал за тем, как я мучительно пыталась открыть бутылку.

— Дай сюда.

Он пальцами — честное слово, такого мне еще не доводилось видеть, — сковырнул пробку и поинтересовался.

— Ну и что хорошего пишет?

— Хорошего… Хорошего ничего.

— А плохого?

— Много всякого, разного… Сам почитай.

— Потом. — Салаватов лениво отхлебнул пива, пил он прямо из бутылки, и, подумав, я решила последовать его примеру: тащиться на кухню за бокалом было лениво.

— Про клад не пишет. Как-ты думаешь, он и вправду проклятый?

— Кто?

— Клад.

— Проклятье — это серьезно.

— Ага. — Не слишком поверила я. Все-таки проклятый клад — это уже слишком. Золушка и Принцесса-на-горошине отворачиваются и стыдливо краснеют, в их сказках места проклятым сокровищам не нашлось. Буратино с золотым ключиком чуть ближе, еще надеется, что за запертой дверью скрывается поле чудес и дерево, у которого в качестве листьев золотые монеты. И совсем рядом крошка Цахес со своими претензиями на черный лотос.

Проклятый клад. Смешно. А Тимур отнесся к теме весьма и весьма серьезно. Наверное, оттого, что был пьян. Ладно, не пьян, а слегка навеселе.

— Что такое проклятье? — Спросил он.

— Ну… — В голове крутились всякие глупости вроде генетических аномалий, который уж точно не имеют отношения к проклятиям, или призрака зловредной тетки, удушенной триста лет назад мужем. Насколько помнится, привидения бродят по родовым поместьям и пугают несчастных потомков душераздирающими стонами и бряцаньем цепей. Но, сдается мне, это все не то.

— Проклятых не Сатана наказывает, и не Бог, — продолжал вещать Тимур, — а сама жизнь. Она выстраивает обстоятельства таким образом, что, как бы ты ни пытался, как бы ни вертелся, как бы ни был осторожен, все равно попадешься.

— Куда?

— В ловушку.

— Какую ловушку?

— Какую-нибудь. — Салаватов зажигалкой открыл очередную бутылку, предусмотрительно принесенную заранее. — У меня тоже все с проклятого клада началось. Сто лет назад мой прадед попытался завладеть проклятым золотом, для этого ему пришлось спровадить на виселицу невиновного. А тот, как водится, проклял прадеда, вроде как и ему самому, и всем его детям придется отвечать за чужие преступления. И ведь работает!

— Тебе кажется.

— Когда кажется, крестится надо. — Философски заметил Тимур. — А оно и в самом деле сбывается. Сама посуди. Прадед, тот самый, который всю эту историю замутил, погиб в Гражданскую. Согласно семейной легенде, комиссары повесили его прямо во дворе, на глазах жены и сына.

— Ужас какой.

— Затем дед. Расстреляли в пятьдесят втором, обвинив в шпионаже. Это два. Отец… Отец в восемьдесят первом сел. Расхититель государственного имущества, дали не так и много, а у него здоровье слабое, не дотянул, значит, до возвращения. Ну и я вот… Надеюсь, я уже свое отсидел, как-то не хочется по второму разу.

— Угу. — Заострять внимание на его отсидке не хотелось.

— А все из-за чего?

— Из-за чего? — Я послушно повторила вопрос, выпитое пиво наполняло душу умиротворением и покоем. Эх, вечно бы сидела вот так, болтая на отвлеченные темы, вроде проклятий.

— Из-за прадеда, которому захотелось разбогатеть.

— И ты в это веришь?

— Верю. Ох, Ника-Ника-Доминика, неверие не спасает. Не езди ты никуда.

— Нужно.