Танго на цыпочках

— Я знаю, что выгляжу ужасно, когда болею. — Девушка попыталась руками пригладить волосы. — Я… Я обязательно поправлюсь, вот увидите, завтра будет все хорошо.

— Конечно. — Аполлон Бенедиктович присел рядом с кроватью. — Вы поправитесь и будете самой красивой из всех девушке, которых мне когда-либо доводилось видеть.

— Правда?

— Истинная. — Он, ужасаясь собственной смелости, взял ее руку. Горячая. Точно уголек под кожу спрятали. А на лбу бисеринки пота. Нос заострился, глаза запали, стали больше, темнее, уже не серые, а неестественно-лиловые, почти черные, и дышит тяжело. Именно это тяжелое, хриплое дыхание больше всего испугало Аполлона Бенедиктовича. Только бы не пневмония, в таком состоянии она не переживет пневмонию.

— Почему вы не позвали раньше? Почему Мария ничего не сказала?

Марию порекомендовал Федор, когда остальные слуги разбежались, и была она женщиной ответственной и деловитой, одна умудрялась работать и за кухарку, и за горничных. Днем Мария сказала, будто бы панночка спит, а Наталья болела, лежала беспомощная в полном одиночестве!

— Мне стыдно. Я не люблю болеть. И Марию не ругайте, пожалуйста, это я попросила ее ничего не говорить.

— Я немедля еду за доктором.

— Нет!

— Вам нужен доктор и тогда вы поправитесь.

— Мне уже лучше. — Она поспешно села. — Я уже почти поправилась. Завтра совсем хорошо станет. Только вы не уходите, пожалуйста!

И Палевич не ушел. А на следующий день пани Наталье стало хуже, жар усилился, а сухой кашель отбирал у бедняжки последние силы. Доктор, которого Аполлон Бенедиктович привез из соседнего местечка^[1] — пан Охимчик куда-то запропастился, и даже панна Тереза не знала, куда он подевался и когда вернется — прописал порошки и обтирания, хотя предупредил, что дело более чем серьезно. Это Палевич и сам видел, но когда доктор предложил привести священника для последнего причастия, Аполлон Бенедиктович с трудом сдержался, чтобы не наорать на врача. Да как ему в голову мысль пришла о том, что Наталия может умереть?!