Танго на цыпочках

Разговор заинтересовал меня. Салаватов-философ, это что-то новенькое.

— Верю. Без веры не выжить. Вполне вероятно, что дальше будет только хуже, но ведь, если умрешь, не узнаешь, верно?

— Верно.

Мы еще долго говорили и еще дольше молчали. Каждый о своем. Я, например, думала о Ларе, о Мареке, о Тимуре и самую малость о себе самой. Мысли, все как одна, были грустными, сразу захотелось спать или плакать. Выбрала первое.

На ночлег устроились в соседних комнатах, присутствие Тимура за стеной успокаивало. В моей комнате имелись полупрозрачные пыльные шторы, кровать с балдахином, старинное зеркало, в котором отражались звезды и тени, картина на стене и лунная дорожка на полу. Такое чувство, будто попала в совершенно другой мир, спокойный, уютный, но чужой.

Домой хочу!

Марек объявился на следующий день ближе к обеду, я уже и волноваться начала, куда он запропастился. Салаватов, правда, бурчал, что никуда мой новоявленный родственничек не денется, и оказался прав, что, впрочем, не слишком его порадовало. Марек ему не понравился, уж не знаю почему.

Не таким я себе представляла сводного брата, каким именно не знаю, но уж точно не таким. Высокий, стройный, вызывающе широкоплечий, в меру подкачанный. Аполлон, Марс и лукавый Шива, а еще немного от Ярилы и сурового скандинава-Бальдра. Он улыбнулся, и сердце ухнуло куда-то вниз, и уже там, внизу, замерло в благоговейном восторге. А лицо… какое у Марека лицо… Теплые карие глаза, томные ресницы восточной красавицы, четко очерченные скулы и ямочка на подбородке. Это ямочка окончательно меня добила. Неужто подобные экземпляры встречаются и в живой природе, а не только на телеэкране и страницах глянцевых изданий? Так, стоп, это мой брат, пусть и не родной по крови. А, может, и хорошо, что не родной.

Пока я молча умирала от восторга, Марек поздоровался. И извинился.

— Примите мои извинения за опоздание. — Вне телефона его голос был похож на кашемир, мягкий и непередаваемо роскошный. — И за внешний вид. К несчастью, пристань, как вы успели, наверное, заметить за зиму обветшала, а подправить в этом году недосуг…

Извиняться он еще будет, да за одно только появление в этом Богом забытом месте ему памятник поставить надо. И вид у него почти идеальный, подумаешь, ботинки слегка испачкал… Видел бы он нас вчера!

Как хорошо, что он нас вчера не видел!

Год 1905. Продолжение

На следующий день пани Наталья слегла. Палевич не удивился, когда хозяйка дома не спустилась к завтраку, более того, он обрадовался, ибо вчерашний инцидент давил на сердце. Аполлон Бенедиктович не знал, как себя вести: то ли сделать вид, будто бы ничего и не происходило, то ли, наоборот, вести себя, как и полагается жениху.

Да какой из него жених! Разве молодая красивая девушка может обрести счастье в браке с таким, как он? Должно быть, пани Наталья одумалась и теперь скрывается в собственной комнате, стыдясь вчерашней вспышки.

Палевич заволновался ближе к вечеру — весь день Наталья провела у себя в комнате, что было не характерно для нее. Когда волнение достигло пика, Аполлон Бенедиктович, собрав поднос с ужином, поднялся наверх. Стучать пришлось долго — Наталья не отзывалась. Наконец из-за двери раздалось слабое:

— Войдите.

Палевич вошел, и слова, которые он обдумывал весь день, взвешивал и подбирал, умерли, так и не достигнув ушей той, которой предназначались. Сегодня хозяйке серого дома было не до чужих речей.

— Простите, я не важно себя чувствую.

Аполлон Бенедиктович, водрузив поднос с едой на стол, подошел ближе.

— Я некрасивая, да? Почему вы молчите?

Потому, что не знает, что сказать.