Танго на цыпочках

Неужели я, выходя из дому, забыла закрыть? Но нет, закрывал Салаватов, точно помню: ключ заело в замке и ему пришлось возиться минут пятнадцать, но дверь закрылась, а теперь? Теперь она открыта, и это значит, что сюда кто-то заходил.

Я стояла на пороге, не решаясь зайти в квартиру. А если там…? Да там может быть что угодно! Труп, чемодан с героином, пистолет, вор, убийца… Коленки подкашивались со страху, а еще такое чувство, будто за шиворот высыпали пригоршню льда.

Ну же, я смелая, я войду в квартиру, и, что бы или кто бы там не находился, не испугаюсь. Не убьют же меня средь бела дня, это, право слово, чересчур.

Пусто! Господи, как хорошо, что здесь пусто, что никого-никого нету! Я едва не расплакалась от облегчения, и, свинтив крышку со стоявшей на столе бутылки «Бонаквы» — холодная, просто прелесть — осушила ее одним глотком. Все-таки эти «странные» происшествия раскачивают психику. Тимур просто плохо закрыл дверь, а…

А в воздухе пахло «Черной магией», тонкий, еле-еле уловимый аромат ночи дрожал, затухая, еще минута-другая и он полностью исчезнет. Но я-то буду помнить о запахе злого колдовства, принесенного в дом неведомой ведьмой, которая с неизвестно какой целью выдает себя за мою погибшую сестру.

Это не Лара, нет, не Лара, Лара умерла.

«— Ну и что?» — ленивыми каплями падали на пол лепестки черной розы. Черную магию делают непременно из черных-черных роз, а еще из тягучего дегтя и когтей летучей мыши.

Господи, откуда такие странные мысли? Это похоже на безумие, надо будет попросить Тимура, чтобы он нашел врача. Пусть специалист скажет, схожу я с ума или уже сошла. Запах «Черной магии» стал сильнее. Теперь я могла его видеть: ленты-змеи, материализуясь в воздухе, тянулись ко мне. Нет, не хочу! Прочь от меня!

Прочь из квартиры! Я бросилась к дверям, но на пороге стояла Лара.

— Ты куда? От судьбы не убежишь, пойдем со мной.

— Куда?

— Я научу тебя летать. — Пообещала Лара.

Тимур

Розовую сумочку на переднем сиденье Салаватов заметил не сразу, пришлось возвращаться, не заставлять же ее торчать перед запертой дверью, еще, не приведи боже, случится что-нибудь, а ты потом отвечай.

— Перед кем?

— Перед совестью.

— А она у тебя есть? — Поддела Сущность.

— А ты мне на что?

Крохотная сумочка помещалась в ладони. Интересно, кто придумал, что женские сумочки должны быть маленькими? Да что в нее влезет-то? Помада и ключи? И ради этого таскать с собой нелепый розовый кошелечек на длинной веревочке? Все-таки женщины — совершенно непостижимые создания. Как бы не порвать эту ерундовину ненароком.

Салаватов раздраженно толкнул дверь в подъезд: нет других забот, кроме как бегать за девчонкой, которая свои вещи разбрасывает где попало.

Дверь в квартиру была открыта нараспашку. Черт побери, а это что значит?

— Ника?

В воздухе витал странный запах. Духи и что-то еще… Что-то сладкое и смутно знакомое… Опасное.

— Ника! Ника, ты где?

Вот теперь Салаватов испугался по-настоящему.

— Ника, отзовись!

Она не отозвалась. Она не слышала. Она стояла на балконе и смотрела вниз. А потом… Потом Ника решительно перекинула ногу через перила.

— Стой!

Сумочка полетела куда-то в угол, но Тимуру было не до сумочки. Нику он вытащил в последний момент, когда она, сидя на перилах, уже вытянула руки вперед.

— Дура, господи, дура! Идиотка!

Салаватов тряс безвольное тело, чувствуя, как предательски дрожат руки. Еще бы минута, и все… Конец… Этаж, конечно, не восьмой и не девятый, но внизу асфальт, и хитрый кованый заборчик. Страшно подумать, что бы с ней было, если бы…

Если бы не сумочка. Проклятая розовая сумочка размером с крупное яблоко. Хозяйка этой сумочки висела в руках большой мягкой игрушкой, голова раскачивалась из стороны в сторону, а из широко распахнутых глаз катились крупные слезы.

— Ника? — Тимур перестал трясти. — Ника, девочка моя, что случилось?

— Тимур, это ты?

— Я.

— Тимур, это она! Она сказала, что я должна… Она сказала, что пришло время! — Ника обеими руками вцепилась в майку, словно испугалась, что Тимур может исчезнуть. — Тимур, не уходи, пожалуйста. Мне страшно!

— Не уйду.

— Спасибо. — Ника, уткнувшись носом в майку, заревела во весь голос.

Год 1905. Продолжение

Нельзя сказать, чтобы Юзеф Охимчик визиту Палевича обрадовался, но отговариваться занятостью не стал. Да и не было у него никаких таких особых дел, не считая чаепития. К чаепитию Палевич присоединился, хоть его и не приглашали. Ну, в некоторых случаях можно и без приглашения обойтись. Юзеф, видя подобное самовольство, граничащее с невоспитанностью, нахмурился. Но вот на лице появилась вежливая улыбка.