Читаем Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью полностью

Тарковский. Очень странно, когда применительно к кинематографу и в связи с игровой картиной говорят о документальности. Что это значит? Инсценированная жизнь не может быть документальной. Когда анализируется игровое кино, нужно и должно говорить о том, как и каким образом режиссер организует жизнь перед объективом, а не о том, каким манером камера фиксирует действие. Что из того, что Иоселиани, скажем, от картины к картине все больше приближается к жизни, старается зафиксировать ее во все большей видимой непроизвольности. Конечно, он удивительно правдоподобен в своей «Пасторали», почти натуралистичен… Но разве можно говорить применительно к его картине о каком-то документализме? Это поэзия. Поэтому применительно к фильмам Иоселиани следует разбираться именно в особенностях его поэтического мировоззрения. А «документальная» у него камера или нет – мне совершенно безразлично. Просто каждый художник пьет из своего стакана. И для автора «Пасторали» нет ничего дороже, чем грузовик, увиденный на пыльной дороге, чем музыканты, устроившиеся репетировать на террасе деревенского дома. Об этом он хочет нам рассказать без внешней романтизации и высокого пафоса. А такого рода влюбленность во сто крат убедительнее для меня, чем сознательно и фальшиво приподнятая речь «Романса о влюбленных». Там говорят велеречиво, в соответствии с какими-то законами выдуманного «жанра», за который много раз ратовал постановщик, широковещательно и широкоформатно, но какой холодностью веет от каждого кадра, какой непереносимой фальшью, картоном! Никакой жанр не в силах объяснить и оправдать режиссера, говорящего не своим голосом о вещах ему безразличных. Нет ничего ошибочнее утверждения, что в фильмах Иоселиани – документализм, а у Кончаловского – поэзия. Просто для Иоселиани поэтическое воплощается в том, что он любит, а не в том, что он придумывает, чтобы продемонстрировать высокую романтику своего взгляда на жизнь.

Мне также странно, когда говорят о символизме Бергмана. Напротив – через какой-то уже почти биологический натурализм он пробивается к важной для него правде человеческой жизни в ее духовном смысле.

Я хочу сказать, что решающим критерием ценностной ориентации того или иного режиссера, определяющей его стилистику, является то, что снимает режиссер, а как он это делает, не слишком существенно. Кино – это искусство, недавно возникшее, и режиссер кино обязан иметь свою точку зрения, хотя бы рабочую, на принципы и законы развития других смежных искусств для того, чтобы яснее представлять себе свою собственную функцию.

А что такое «субъективная камера»? «Неотправленное письмо»? Но ведь мы учились на его ошибках. Единственное, как мне кажется, о чем следует помнить режиссеру, это не о «поэтическом», «интеллектуальном» или «хроникальном» стиле, а о том, чтобы быть последовательным до конца в утверждении своих идей. Вот и все. А какой камерой он при этом будет пользоваться – это его личное дело. В искусстве не может быть документальности и объективности. В искусстве сама объективность – авторская, то есть субъективная. Даже если этот автор монтирует хронику.

Суркова. Но если применительно к кинематографу вы настаиваете на правдоподобии, правде актерского исполнения безоговорочно и всегда, то как же быть с так называемым «жанровым многообразием» кинематографа: с трагикомедией, трагедией, фарсом, комедией, мелодрамой и т. п., где часто гипербола, например, сопутствует актерскому исполнению…

Тарковский. Понятие жанра применительно к кино кажется мне несостоятельным. Театр – это изначально условное зрелище, и с ним естественно связывается понятие жанра, вроде commedia delParte. А в кинематограф понятие жанра перенесено по аналогии и механически. Кроме того, жанровое кино – это удобная форма распространения коммерческого кинематографа. Комедия, вестерн, детектив, фильм ужаса, мелодрама… Все это не имеет никакого отношения к искусству

кино, как таковому. Это насильственно приписанная ему маркировка, имманентно противопоказанная ему условность, помогающая продавать картины. В кино есть только один способ мыслить – поэтический, он соединяет несоединимое и парадоксальное, делает кинематограф адекватным способом выражения мыслей и чувств автора.

Истинный кинообраз строится на разрушении жанра и в борьбе с ним. И поддерживать жанр сегодня непрактично для развития киноискусства, хотя, наверное, весьма и весьма выгодно. Это мешает художнику в его стремлении выразить ту истину, которую трудно загнать в рамки жанра.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза