Читаем Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью полностью

Я всегда считал, что искусство должно нести в себе тоску по идеалу. Ведь искусство не поучает – оно облагораживающе действует на человека самим фактом своего присутствия. Оно должно поселять в человеке надежду и веру. Но оно не может быть нравоучением – иначе оно перестанет быть искусством. Даже Толстой менее всего убедителен тогда, когда пытается проиллюстрировать в своих романах собственную тезу, что порок наказан, а добродетель торжествует. Искусство становится беспомощным, когда пытается что-то доказать. И там, где Толстой не пытается подводить итоги, расставлять все по своим местам, а просто пишет, пишет и пишет, ощущая связь с Землей, любовь к людям, – тогда он становится неотразимо убедительным. Когда он подобно маньяку не может оторваться от листа бумаги, эти страницы совершенно неизъяснимым образом трогают душу. И мы, закрывая книгу, встаем из-за стола совершенно другими, изменившимися, обновленными, с ощущением того, что прикоснулись к чему-то высокому и, кажется, поняли, ради чего мы живем.

Художник, испытывая стремление к духовной высоте и гармонии, ощущает в себе и передает людям нестерпимо острое чувство своей сопричастности к тому лучшему, что было создано человечеством. Тем самым он указывает человеку его высокую возможность, напоминая о вечных ценностях истинно человеческого…

Как замечательно писал Ренан: «Для того чтобы жить и трудиться для человечества, надо умереть для себя. У народа, который стал носителем религиозной идеи, есть только одно отечество – это идея. Человек приходит в мир не для того, чтобы прожить жизнь счастливо, даже не для того, чтобы прожить ее честно. Он приходит в мир для того, чтобы создать нечто важное для своего общества, для того, чтобы достичь душевной высоты и подняться над пошлостью существования почти всех своих собратьев».

Искусство должно открывать перед человеком недостижимые, но желанные горизонты. Мне как-то сказали, что «Зеркало» говорит о прошлом больше, чем «Андрей Рублев». Не знаю, насколько это верно. Но мне всегда было важно попытаться установить те связи, которые объединяют людей и которые объединяют, в частности, меня с ними, а всех нас со всем тем, что нас окружает. Человек должен ощущать некую преемственность своей судьбы, а также свою неслучайность в этом мире. Этим осознанием определяется некая ценностная шкала, существующая внутри человека. В соответствии с этими ценностями, я делал «Зеркало», следуя за Бахом, Перголези, письмами Пушкина или солдатами, форсирующими Сиваш. Ведь то, что называется маленькими, домашними или камерными проблемами, в определенном смысле равнозначны в человеческом опыте. Мне кажется, что человеку одинаково важно то, что с ним произошло вчера, или то, что произошло с его родиной столетие назад. Оба события, личное и историческое, имеют равное и непосредственное влияние на самосознание человека, становясь составной частью его личного опыта.

Суркова. Так что вам кажется наиболее близким и дорогим в традициях русского искусства?

Тарковский. Да, русскому человеку важно не забывать свои культурные традиции. Мне самому так хочется экранизировать Достоевского. Мне важно сегодня рассказать о своем отношении к его философии, явившейся важнейшей вехой формирования русской культуры и самосознания нации. Никак нельзя проигнорировать этот этап нашего развития, не разобравшись в котором мы утеряем одну из наших важнейших связей, потеряемся и зайдем в тупик. Очень важно в наше время попытаться рассказать зрителю, что стоит за именем Достоевского для человека, живущего в XX веке. Ведь неслучайны и так закономерны для развития нашей национальной духовности те принципы, которые исповедовал Достоевский.

В каждой из своих картин я обращался к теме наших родовых корней, связей с отчим домом, с детством, с отечеством, с нашей Землей, наконец. Мне так важно было всегда напомнить себе о том, откуда я вышел.

Национальное чувство – это одна из главных составляющих в определении духовного типа человека. Но именно русские отчего-то часто забывают о национальном своеобразии развития своей культуры. Но поощрять в России изучение национальных особенностей этой культуры и искусства также необходимо, как в национальных республиках или и автономных областях. А мы как-то забываем о своем долге перед собственным искусством, в контексте развития которого такое важное место занимает фигура Достоевского.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза