Тарзан. Том 5

Тарзан прошел уже, пожалуй, милю, когда его изощренный слух уловил звук легкого топота вдоль охотничьей тропы впереди него. Все нарастающий, он говорил о том, что, кто бы его ни производил, он двигался в его направлении, и двигался быстро. Не прошло много времени, как обостренное чутье человека-обезьяны убедило его в том, что топотали по тропинке быстрые копытца Бары-оленя’ спасающегося от кого-то. Сложно были запутаны в характере Тарзана признаки человека и зверя. Длительный опыт учил его, что тот бежит лучше или идет быстрее, кто хорошо поел и ищет воду. Редко ошибаясь, Тарзан мог отличить быстрый бег зверя, вышедшего на охоту от поступи спешащего на водопой или убегающего от погони. Это была в нем, пожалуй, основная звериная черта. Наследственные качества английского джентльмена, чувства, побуждаемые самыми гуманными мотивами, таились в диком звере, замершем в укрытии в густых зарослях, готовом совершить прыжок на приближающуюся добычу.

Поэтому, когда Бара подбежал поближе, уверенный, что ушел от когтей Нумы и Шиты, страх, охвативший оленя, и последовавшая за этим поспешность были плохими советчиками. Бара не почуял, что другой, не менее грозный, враг лежит в засаде, поджидая его. Когда олень поравнялся с человеком-обезьяпой, смуглая тень метнулась из укрытия в кустах, сильные руки обхватили шею молодого оленя и мощные зубы погрузились в нежное мясо. Сплетаясь, эти двое покатились по тропе, и через минуту человек-обезьяна встал, водрузил ногу на добычу и издал победный клич обезьяны-самца.

Как ответный вызов, до ушей человека-обезьяны донесся вдруг рев льва, страшно сердитый рев, в котором Тарзан отметил ноту удивления и страха. В характере обитателей джунглей, как и в характере их более просвещенных собратьев, принадлежащих к роду человеческому, определяющая черта — любопытство — хорошо развита. Не был лишен любопытства и Тарзан. Своеобразная нотка в реве его исконного врага вызвала в нем желание исследовать причину страха Нумы, и поэтому, перебросив тушу оленя через плечо, человек-обезьяна быстрым шагом отправился туда, откуда донесся рык, по нижним ярусам джунглей. Звук раздавался с тропы — вдоль нее-то Тарзан и передвигался с некоторой осторожностью.

По мере того, как расстояние сокращалось, звуки нарастали: это указывало на то, что очень сердитый лев находится где-то поблизости. Вдруг там, где гигантские деревья джунглей простирали свою тень на охотничью тропу, по которой прошли бесчисленные ноги и утоптали ее за долгие века, Тарзан увидел хитро замаскированную западню для львов. В этой яме сидел и пытался вырваться на свободу красавец-лев, такого даже Тарзан-обезьяна до этого дня никогда не видел. Это был могучий ^зверь. Он глянул на человека, крупный, мощный и молодой, с огромной черной гривой и шерстью, значительно более темной, чем Тарзан когда-либо встречал у львов на юге Африки, в темной глубине ямы она выглядела почти черной. Черный лев!

Тарзан балансировал на грани желания освободить Нуму и посмеяться над своим плененным врагом. Но он не мог не восхититься красотой великолепного зверя. Какое чудесное создание! По сравнению с этим красавцем-хищ-ником любой лесной лев производил впечатление незначительного! В яме-ловушке сидел поистине тот Нума, что достоин звания царя зверей. При первом взгляде на огромную чудную кошку человек-обезьяна уже знал, что не нотки страха слышал он в том первоначальном реве. Удивления — возможно, но громоподобные аккорды, издаваемые мощной глоткой черного льва, не содержали страха.

Вместе с возрастающим восхищением к Тарзану пришло чувство жалости к незавидному положению огромного царственного зверя, тщетно пытавшегося выбраться из ловушки. Тарзану захотелось не оставить безнаказанными негодяев-Гомангани, заманивших такого красавца в яму.

Зверь был его врагом, но он был меньшим врагом человека-обезьяны, чем те чернокожие, хотевшие мучить его перед тем как сожрать. Тарзан-обезьяна имел преданных друзей и претендовал на прочную дружбу многих представителей разных племен африканских туземцев; но были и другие, с угрюмым и злобным характером, повадками выродков — на них он смотрел с чувством брезгливого презрения. Конечно, к таким относились и людоеды племени Вамабо.

Какое-то мгновение Нума-лев свирепо взирал на обнаженного человека-зверя, сидевшего на ветке дерева над ним. Упорно эти желто-зеленые глаза сверлили взглядом ясные глаза человека-обезьяны, а когда чувствительные ноздри хищника уловили запах свежей крови Бары-оленя, взор жадно устремился на тушу, переброшенную через смуглое плечо, а из глубины гортани черного льва вырвался тихий визг.