Тарзан. Том 5

Лес был полон жизни, но все же у человека-обезьяны в душе зародилось какое-то чувство одиночества, чувство, которое он до того никогда не испытывал в своих любимых джунглях. Что-то неестественное таил в себе лес, который его окружал, странное что-то было и в самой долине, лежащей среди утесов, затерянной и забытой там, где, казалось, только безводные камни простираются на много миль вокруг.

Птицы были слегка не такими, каких он встречал в своих джунглях. Растительность тоже имела свои отличительные особенности, свой стиль. Было такое ощущение, будто Тарзан оказался заброшенным в другой мир. Он почувствовал странное беспокойство, которое легко могло быть расценено, как предчувствие опасности.

Фруктовые деревья росли вперемежку с обычными лиственными. Тарзан заметил, что мартышка, внешне очень смахивающая на мартышку-Ману, лакомилась сочными плодами.

Будучи очень голодным, Тарзан забрался на нижнюю ветвь этого дерева и, расположившись среди болтающих и резвящихся обезьян, также принялся поглощать душистые фрукты, ибо, судя по тому, как их с аппетитом уплетали обезьяны, эти фрукты были безвредны и для него.

Когда Тарзан частично утолил свой голод, так как только мясо могло насытить его полностью, он огляделся вокруг в поисках Нумы из ямы и обнаружил, что черный лев исчез.  

Глава 17

ОБНЕСЕННЫЙ СТЕНОЙ ГОРОД

Спустившись на землю, Тарзан снова напал на след девушки и тех, кто захватил ее в плен. След был четко виден на хорошо протоптанной тропе. Вскоре человек-обезьяна подошел к небольшому ручью и утолил свою жажду холодной, кристально чистой водой.

Осмотревшись, он убедился, что тропа продолжалась от берега ручья к центру долины, а ручей бежал в юго-западном направлении. Тут и там попадались перекрестные тропы. Некоторые присоединялись к основной дороге, и на них всюду были следы и стойко держался запах больших кошек: Нумы-льва и Шиты-пантеры.

За исключением нескольких мелких грызунов, других представителей фауны Тарзан не встретил. Казалось, не существовало никого больше на просторах плодородной долины. Ничто не указывало на присутствие Бары-оленя, Хорты-кабана, Торго-бизона, Буто, Тантора, Дуро; Хиста-змея, однако, водилась здесь: Тарзан увидел змей, кишащих под деревьями в таком количестве, какого никогда до этого не встречал. Один раз у водоема, заросшего тростником, Тарзан уловил запах, принадлежащий не кому иному, как Гимле-крокодилу, но крокодила Тарзану не захотелось попробовать.

Голод все ощутимее давал о себе знать. Тарзан обратил свое внимание на птиц, порхающих среди ветвей. Противники прошедшей ночью не разоружили его: то ли в темноте и спешке нападающие не осмотрели тело человека-обезьяны, а может, сочли его мертвым, но по какой бы то ни было причине у Тарзана сохранилось оружие — копье и длинный острый нож, лук и полный колчан стрел, а также прочная пеньковая веревка, так часто его выручавшая.

Положив стрелу на тетиву лука, Тарзан дождался возможности подстрелить одну из птиц покрупнее, и когда этот случай наконец представился, он пустил стрелу в цель.

Пока подбитая добыча падала на землю, ее сородичи и маленькие обезьяны подняли ужасный шум, визгом и криками выражая свой протест против убийства. Весь лес вдруг превратился в сплошной базар, оглашаемый хриплыми криками, визгом и пронзительными воплями.

Тарзан не удивился бы тому, если бы одна или две птицы, находившиеся в непосредственной близости от убитой, подали голос, улетая подальше от опасного места, но чтобы все население верхних ярусов джунглей было так странно взбудоражено, он не ожидал. Это вызвало у него негодование. Со злым лицом он повернулся к обезьянам и птицам, и в нем поднялось дикое желание высказать громко свое недовольство в ответ на то, что он считал их вызовом. И в этих джунглях впервые раздался страшный крик Тарзана, клич победы и вызова.

Эффект этот звук произвел мгновенный. Там, где воздух, казалось, дрожал от возмущенных голосов, теперь наступила полная тишина. Все твари как будто бы вмиг онемели. В течение минуты человек-обезьяна остался один со своей небольшой добычей.

Молчание, последовавшее сразу после предшествующего шума и суматохи, произвело на Тарзана зловещее впечатление. Это еще больше вызвало его ярость. Подняв птицу, упавшую на землю, он вытащил из ее тела стрелу и вложил ее обратно в колчан. Затем ножом быстро и искусно выпотрошил птицу и ощипал. Он ел со злобой, рыча, как будто ему угрожал находящийся поблизости враг. Возможно даже, его рычание частично вызывалось тем, что ему не хотелось птичьего мяса. Но это было лучше, чем ничего, а интуиция подсказывала Тарзану, что поблизости не было того мяса, к которому он привык и больше всего любил.

С каким удовольствием он съел бы сочный кусок филейной части Горго-буйвола. От одной этой мысли слюнки потекли у него и увеличили его негодование против жалкой птичьей тушки, в которой не было ничего вкусного.