ТАСС не уполномочен заявить…

* * *

… Когда вышел Аристарх, Лариса в изнеможении прикрыла глаза.

Ей до сих пор не верилось, что идея, так спонтанно возникшая, воплотилась в реальность. И так быстро. Словно, в ее жизни произошло некое ускорение. И это ускорение продолжало нарастать, о чем свидетельствовала неизбежность знакомства «жениха» с родителями уже сегодняшним вечером.

И понятно было, что следующая неделя тоже пройдет под этим же знаком – летящим с горы с неимоверным ускорением снежным комом. И ей уже не дано было изменить траекторию полета, импульс к которому задала она сама. (Сама? Ну, ну…)

… Аристарх постучал в дверь своего кабинета, закрытого изнутри. Его не было минут сорок.

– Неужели отоварился? – усмехнулась Лариса, пока он снимал куртку.

– В «Елисеевском» – зияющая пустота! – вздохнул он. – Ну, ты и надымила!

Лариса взяла в руки букет цветов, понюхала. И тут же вспомнила оранжевые розы, подаренные ей сегодня Антонио. Досада невольно кольнула ее: «Ну, конечно, этого следовало ожидать. Комсомольский секретарь приволок самые коммунистические цветы на свете – красные гвоздики».

Какая-то эмоция невольно отразилась на ее лице. И Аристарх тут же заметил: «Других цветов не было».

– Гвоздики – любимые цветы моей мамы, это правда, – тут же быстро попыталась успокоить коллегу молодая женщина.

«Именно так я и подумал», – усмехнулся про себя мужчина.

– Будем трогать? – спросил Лариса.

Атлет вздохнул.

– Дома, как известно, и стены помогают, – сказал он тихо, – но это твой дом. Тебе, возможно, от этого уже будет легче. Мне же, – он запнулся, – как раз наоборот. Поэтому очень прошу тебя – помогай мне, поддержи меня, иначе…

– Расслабься, – успокоила его Лариса, – настройся на то, что ты просто идешь в гости. Познакомиться.

Она улыбнулась.

– К тому же, можешь не сомневаться, что ты понравишься моему отцу.

– Почему? – удивился Аристарх.

– А он хлюпиков не любит, а ты на такого не похож…

– А-а-а, это из серии, что «мужчина должен быть мужественным»?

– Вот-вот, – сказала Лариса, – так что «один – ноль» уже в твою пользу. Второй тайм мы начинаем с явного преимущества, – попыталась пошутить она.

Но спортивный журналист даже не улыбнулся.

– Ну, всё, – Лариса быстро накинула шубу и взяла букет. – Пожалуй, не нужно, чтобы нас сейчас кто-то видел вместе, да еще с цветами, как думаешь?

– Ты права. Не нужно. Что ж, будем соблюдать конспирацию по рекомендации нашего руководства, – не очень весело улыбнулся Аристарх.

– Тогда давай так, – предложила Лариса, – встречаемся у первого вагона электрички, которая едет в сторону «от центра».

– Поедем лучше на такси, – предложил мужчина.

– Застрянем в пробках, – покачала головой журналистка и направилась к двери.

– Я выйду через пять минут после тебя, – сказал он.

Что-то вроде помолвки

Они вскочили в первый вагон электропоезда московского метрополитена.

Лариса села на самое крайнее сиденье возле дверей, которое случайно оказалось свободным. Аристарх стоял рядом, взявшись за металлический поручень.

Женщина незаметно посмотрела на него.

В его глазах застыло беспокойство и сомнение. Вся крупная атлетическая фигура, словно, зависла в фазе неуверенности неким вопросительным знаком. Стиснутые челюсти и напряженные мышцы лица выдавали душевное страдание, которые мужчине хотелось бы скрыть.

Когда на остановке открылись двери, Лариса случайно проследила траекторию его взгляда. Неужели? Или ей показалось? Что ж за день такой! Один сбежал от нее уже сегодня (пусть, и, не подозревая даже об этом). Другой – в таком смятении и страхе, что, кажется, готов сбежать сейчас куда угодно, не в силах совладать со своими чувствами в преддверии важного момента. И это дважды за один день!

И Лариса вдруг ощутила себя… Нет, нет – даже не мерзкой гусеницей или невзрачной куколкой. Потому что тех ожидает счастье однажды превратиться в красивое порхающее чудо. Женщина так явно и так вдруг ощутила на себе эти противные и липкие одежды лягушки-царевны в той стадии, когда та еще не сбросила с себя пупырчатую отвратительную кожу…

Ассоциация была столь сильной, что ужас осознания проник во всю ее телесную оболочку, заставляя содрогнуться по настоящему, а не фигурально. И она поняла, что если сейчас откроются двери, и стоящий рядом с ней мужчина, всё же, пересечет роковую черту, разделяющую вагон и перрон, она навсегда так и останется жабкой-попрыгушкой в своих мерзких и скользких одеяниях. Страх был жуткий и мгновенный. И именно он заставил Ларису положить свою изящную ручку поверх крупной руки атлета, державшегося за блестящий металлический поручень.

Так они и ехали до нужной им остановки. Он, не посмев ответить ей пожатием, неуверенный в том, насколько это будет уместно. И она, сосредоточенная в себе и только что прочувствовавшая страх отторжения и неприятия.

* * *

*… Стол в большой зале, собранный, якобы, на скорую руку Ларисиной матерью, был очень даже приличным. А по меркам голодного 91-го года – просто шикарным. Всё же, это был ужин в доме заместителя министра торговли.