Татьянин день. Иван Шувалов

Окружённый сильными и торжествующими врагами — партией Петра Шувалова и Воронцова, канцлер, ни в коей мере не желавший войны против Фридриха Второго, в то же время знал, что единственное, что его спасёт, это успех русской армии на поле битвы. Неуспех же Апраксина станет и его сокрушительным поражением, поскольку поражение сие объяснят тайным сговором с главнокомандующим, который был его близким другом.

Меж тем от директив, которые поступали из Петербурга в армию, только что вступившую в Литву, можно было сойти с ума. Так, Иван Иванович Шувалов, выражавший намерения императрицы, советовал Апраксину не торопиться, а хорошо подготовиться к предстоящим схваткам. Бестужев, напротив, настойчиво толкал вперёд. Кому было верить, коли он, главнокомандующий, знал, что сии директивы прямо противоположны истинным отношениям к прусскому королю тех, кто сии указания составлял.

С тех пор как Бестужев возглавил правительство Елизаветы, он, по сути дела находившийся на денежном довольствии англичан, всячески подталкивал императрицу к заключению союза с Англиею и Пруссией против Франции и Австрии. Вице-канцлер Воронцов и Шуваловы, особенно их младший брат Иван Иванович, всячески одобряли дружбу с Францией. Но случилось так, что Фридрих Второй, наращивая невиданную военную мощь у границ России, подписал тайный договор с англичанами. И тогда, само как бы собою, Елизавете ничего не оставалось другого, как вступить в оборонительный сговор с французами. Так рухнули все усилия Бестужева одержать верх над противящимися ему силами внутри державы. И теперь, чтобы удержать в руках ускользающую власть, он должен был преуспеть в политике, которая была не его, но которая отныне проводилась в жизнь именем государыни.

Хитрая и осторожная лиса, Бестужев меж тем терял терпение. «Должность истинно преданного друга, — писал он в послании к фельдмаршалу, кое отправлял с надёжным человеком, — требует от меня вашему превосходительству хотя с крайним сожалением и в такой же конфиденции не скрыть, что, несмотря на всю строгость изданного в народе в вашу пользу запретительного указа, медлительство вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные рассуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы русскую пропавшую армию нашёл. Правда, подобные превратные толкования чинятся от незнания встречающимся вашему превосходительству в том затруднений. Но как со всем тем они вашему превосходительству всегда вредят и вредить могут, то я советовал бы, несмотря на подаваемые вам иногда с какой другой стороны в том успокоения, преодолевая по возможности случающиеся трудности, вашим маршем и операциями ускорять и тем самым выше изображённые толкования пресечь и всем рот запереть».

Однако армии для того и создаются, чтобы когда-нибудь да вступать в сражения. И, коли того пожелает Господь Бог, одерживать победы. Так в конце августа 1757 года жители Петербурга были разбужены в четыре часа утра пушечною пальбою. То был салют в честь одержанной накануне виктории на берегах Прегеля, возле деревни Грос-Егерсдорф[20], где в кровопролитнейшем сражении русские войска наголову разгромили войска прусские.

Путь к столице Восточнопрусского королевства — Кёнигсбергу — был открыт. Однако произошло никем не предвиденное: русская армия стала отходить. Да так поспешно, теряя обозы и пушки, словно по её следам шёл неприятель. Однако никакого усилия со стороны противника не было, чтобы русские стремительно ретировались. В чём же состояла истинная причина?

В правительственном указе, направленном в Коллегию иностранных дел для пересылки иностранным посольствам, говорилось: «Мы имели причину надеяться, что генерал-фельдмаршал Апраксин, конечно, не замедлит возобновить свои операции; но мы тогда ж наикратчайше подтвердили ему ускорить оными. Но, к крайнему нашему сожалению, получили мы новое от него доношение, что армия наша, прибыв к Тильзиту, хотя и снабдила себя двухнедельным провиантом, однако ж упомянутый наш фельдмаршал тем не менее принуждённым себя видел через реку Неман переправиться, дабы от таких мест ближе быть, где армию удобнее б на зимние квартиры расположить можно было. Причины, побудившие к сему новому намерению, так важны, что непризнаваемы быть не могут».

Казалось бы, резон налицо. Случаются и с победоносными армиями вынужденные ретирады, когда, дабы сберечь людские жизни от недостатка снабжения и надвигающихся непогод, следует заблаговременно отойти на более удобное месторасположение. Однако тут дело было в другом: затихла настоящая война, но следом за нею с новой силой разгорелась та, что шла в Петербурге, казалось, в тихих и мирных государственных кабинетах. И жертвою этой вроде бы бескровной войны оказался фельдмаршал Апраксин.