Те, кого любят боги, умирают молодыми

Моё чтение произвело сильное впечатление. Ещё недавно враги, гастарбайтеры принялись пожимать друг другу руки, и кое-кто даже выпил с нами, несмотря на религиозный запрет. Интуиция подсказывала им и без наших предостережений, что на свободный стул садиться нельзя. Игорь расслабился, заулыбался и снял руку с топора. К моему удивлению, он вдруг заговорил с ними на их языках.

Когда люди ушли, он сказал мне – впервые уважительным тоном:

– Молодец, Мирослав. Честно, не ожидал.

На следующий день на заборах появились граффити на тему “духовной жаждою томим”.

Я понимал, что все эти перемены в укладе жизни целого посёлка вызваны внезапным отъездом Никиты. Через пару недель его возвращения ждали уже все, даже те, кто смутно представлял себе, кто это такой. Среди пожилых людей поползли слухи о том, что приготовленный для него стул даже под дождём остаётся сухим, источает елей и ночью светится издалека.

Однажды мимо нас проходила древняя бабушка, которую я раньше не замечал или замечал, но позабыл. Она остановилась у нашего стола, оперлась на клюку и рассказала такую историю:

– Дедушка ваш очень любил поблядовать. Так блядовалал, что на Цветочной, Жасминовой и Клубничной улицах живут теперь его внучки, ваши родственнички. И на Некрасова с Берёзовой тоже живут.

Бабушка помолчала, поулыбалась чему-то, промокнула слезу платочком и добавила грустно:

– Ох, любила я его… Ну, мне, мальчики, пора. А Никитка ваш – он с нами, он всегда будет с нами. Те, кого любят боги, умирают молодыми.

– Да ты, бабка, совсем! С какого небоскрёба упала? – воскликнул я. – Он жив!

Бабка покивала головой и поплелась дальше.

По выходным стали приезжать туристы из Москвы. Ходили по разрисованному граффити посёлку, фотографировали нас с Игорем, просили автографы. Как-то появились даже телевизионщики и сняли про нас сюжет, но что мы там говорили, я не запомнил. В другой раз к нам наведались паломники из какой-то секты, чтобы приложиться к мощам Никиты. Они были потрясены, когда я им ответил, что мощей не осталось, потому что Никиту забрали на небо живым.

Игорь в свободное от ожидания время написал брошюру “Внутренние дети, или Одним днём одного дня”, подписал её именем моего брата и отослал в известное эпатажное издательство, где её сразу же опубликовали большим тиражом.

После того как Наташа изучила эту брошюру, она окончательно ожесточилась. Когда Игорь куда-нибудь уходил, она вырастала передо мной, словно из-под земли, и начинала читать мораль. Наташа не понимала, что я ожесточился ещё больше, чем она.

– Мирослав! Это же ужасно, что вы творите? Ты читал эту ересь твоего брата? – кричала она мне в лицо. – Я всё расскажу твоей бедной матери!

Я поймал её за округлые бедра и усадил к себе на колени:

– Моя мать очень богата.

Наташа резко вырвалась и вся покраснела от возмущения. Одёрнув юбочку, она закричала ещё сильнее:

– Как ты смеешь, урод, я тебе не девушка лёгкого поведения!

– А кто ты? – спросил я.

– Ах ты, сволочь! Да посмотрите на себя! Это же позор! Вы, как синяки, не делаете ничего, никаких интересов, кроме чая, водки и стола, вы хуже животных! И весь посёлок развратили! Вы, как маленькие дети, всё игр ищете, никакой серьёзности и будущего нет!.. Вы гниёте заживо, это же полная пустота, вам не к чему стремиться, вы живете одним днём, впереди ничего нет, вы живете вне жизни, вы… Вы… Вы… Да вы пидорасы! Особенно Никита ваш, инопланетянин херов, козел и блядун!

Я медленно встал, снял бушлат, повесил его на спинку стула и крепко влепил ей пощёчину своей огромной мозолистой ладонью. Удар вышел сильнее, чем я рассчитывал, и Наташа упала в канаву. От моей помощи она отказалась, сама вылезла оттуда, и по всей её нежно-розовой упругой щёчке протянулись бордовые следы моих узловатых пальцев.

Она отряхнулась, одёрнула юбку, зло взглянула на меня и быстро пошла прочь. Ох, как я захотел её в эту минуту – догнать, схватить, повалить лицом в стол и отодрать черт знает как… Но я почему-то остался на месте, решив вести себя достойно. Возможно, раньше мне и следовало быть животным, чтобы вызвать у неё уважение и признание меня в качестве мужчины, но сейчас это было уже неактуально.

Усевшись за стол и выпив сто граммов абсента, я задумался над Наташиными словами, а крепкий алкоголь с настойчивым привкусом аниса приятно жёг горло. Она права, думал я. Всё, что она сказала про нас и наш образ жизни, верно. Но что с того? Что можно предложить нам взамен? Ничего. Одним днём. Мы жили, как моряки, отпущенные на несколько дней перед очередным плаванием. Как в последний раз, в каждый свой день мы пытались достичь максимума свершений – как духовного, так и телесного плана. Однажды Никита сказал мне, что стоит жить только ради любви. Теперь я понимал: он прав, так как всё остальное с высоты нашего полёта казалось суетой и тщетой.

Со временем мы с Игорем превратились в подобие гуру, учителей нового образа жизни, в котором, по правде сказать, ничего нового не было. Если убрать постоянное пьянство, то оставались созерцание, размышление и постижение себя в чистом виде.