Однако солнце касалось «Гигантомахии» только летними вечерами. Поэтому скульптор позаботился о выпуклости фигур: головы сражающихся местами почти полностью отделены от фона. Но попробуем мысленно перенестись в Дельфы на двадцать пять веков назад и представить, чтó мы видели бы на рельефе высотой шестьдесят четыре сантиметра, расположенном в шести метрах над нашими головами. Яркая раскраска помогла бы различать фигуры, но пластические достоинства рельефа сводились бы на нет. Поскольку ширина Священной дороги не превышала здесь десяти шагов, он воспринимался как почти плоский жизнерадостный орнамент, которому острый ракурс не вредил. Приходит в голову, что ни «Гигантомахия», ни три остальные фриза сокровищницы и не предназначались для рассматривания. Они должны были нравиться Аполлону, видевшему, как сифносцы, не жалея ни денег, ни труда, умилостивляют его; ими восхищался всякий, кто любил пестрый архитектурный декор. Геродот судил о сокровищнице адекватно, назвав ее «одной из самых пышных». О «Гигантомахии» нет ни слова ни у него, ни у Павсания, — а ведь последний описывал памятники скрупулезно, и сокровищницу видел[287]
. Похоже, «Гигантомахия» попросту не существовала для них как самостоятельное художественное явление.К нашей радости, фриз сохранился и выставлен в просторном зале местного Археологического музея на высоте глаз посетителя. Видя его в натуре, поражаешься грандиозности картины, возникавшей перед глазами скульптора, который созерцал собственное творение с расстояния вытянутой руки прежде, чем его успели раскрасить.
Боги, почти не защищенные доспехами, с открытыми лицами пробиваются вправо сквозь толпу гигантов «с длинными копьями в дланях могучих, в доспехах блестящих»[288]
, чьи коринфские шлемы, зияя отверстиями для глаз и вертикальными щелями для дыхания, превращают их в роботов. Круглые щиты-колеса придают их действиям механистичность.Поле зрения выхватывает только небольшую часть панорамы длиной около шести метров. Рассматривая ее шаг за шагом, забываешь уже виденное, движешься вспять, и от этого напряжение и размах битвы только возрастают. Ужасающее скопление тел, в котором одни заслоняют других, падают, ступают через поверженных, бегут и снова наступают и из‐за тесноты не всякий раз могут метнуть копье; поразительная определенность характеров; будто сию минуту возникающие ряды гигантов, чьи круглые щиты звучат, как гулкие удары, при том, что, несмотря на ярость битвы, мы не видим копий, пронзающих тела, — все это создал скульптор, одаренный феноменальным воображением и художественной волей, способной перевоплотить страстное переживание битвы в преисполненную пластической мощи величественную картину.
Ил. 90. «Гигантомахия». Северный фриз сокровищницы сифносцев в Дельфах. Ок. 525 г. до н. э. Выс. 64 см. Дельфы, Археологический музей
В мифе о Гигантомахии Афина отличается свирепостью: с еще живого Палланта наша рукодельница содрала кожу и сделала из нее панцирь[289]
. Однако сверхчеловеческую жестокость заказчики и скульптор сифнийского рельефа отбросили. Здесь человек есть мера и богам, и гигантам. Афину обнаруживаем немного правее центра сражения. Перед ней упал на колено Берект, шагом дальше двинулся на нее, грозя копьем, Лаэрт (Ил. 91. Антенор или Эндойос. Афина с фронтона Гекатомпедона. 525–500 гг. до н. э. Мрамор, выс. 240 см. Афины, Национальный музей Акрополя. № 631
Победит разум, а не тупая вооруженная сила. Так было в Древней Элладе, так будет всегда. Истребив гигантов, боги соберутся на западном фризе, чтобы обсудить ход Троянской войны.