Театр тающих теней. Конец эпохи

Через раскаленный Благовещенский мост Анна спешит на другую сторону Невы, в ДИСК. Идти неудобно. Грубые панталоны нещадно трут кожу. Тонкое белье осталось в реквизированном доме на Большой Морской, если вообще еще где-то осталось. Почему в этой новой жизни такое грубое белье? Подходя к зданию ДИСКа, замечает выскочившего из дверей и быстро удаляющегося по Невскому Константиниди. Странно. У Гумилёва сегодня семинар. Все туда, а Константиниди вдруг оттуда?

В зеркальном зале, обычном месте семинаров и публичных диспутов, Гумилёва нет. И никого нет. Не перепутала же она время? На доске объявлений, на теперешнем вечном красном кумаче «Распорядок мероприятий», и в нем: «3 августа 1921 года. Гумилёв Н.С. Семинар секции поэтов. Зеркальный зал». Почему же здесь никого?

По заколдованным переходам елисеевского дома спешит в баню, в успевшую стать легендарной с тех пор, как там живет Гумилёв. На бегу встречает Надежду Павлович. Ту самую, присланную из Москвы для организации Союза поэтов, которая Анну в этот союз принимала. Во главе союза Блок, но Анне увидеть его не удалось. Мандат поэта Павлович вручила Анне без него – «Болен!».

Теперь Надя Павлович красная от жары. И опухшая от слез.

– У Блока агония! Ничего вы не знаете! – Слезы душат молодую девушку. – Никому не говорите. Уже несколько дней он сошел с ума.

Блок много раз здесь, в ДИСКе, выступал и участвовал в журнале «Дом искусств», свежий номер которого теперь готовится, но всё до того, как Анна вышла на работу. А она так ждала встречи с Блоком. И вдруг… У Блока агония? Блок сошел с ума? Поэт не может сойти с ума! Ему еще не так много лет. И разрешение на лечение в Финляндии для него через Горького выхлопотали, все об этом говорят.

– Что теперь будет?

Павлович ничего не может ответить. Рыдает.

– Идемте к Гумилёву! – зовет Анна.

Надежда отказывается.

– Не могу! Разрыдаюсь при всех, придется объяснять. Такое не нужно говорить всем. И вы молчите!

Расходятся в разные стороны. Надежда в столовую, взять хоть немного еды для Блока, вдруг ему станет лучше и он сможет поесть. Анна к Гумилёву, узнать, отчего семинар не начинается, печатать ли объявление о переносе.

Странный человек у входа в гумилёвский предбанник. Совсем непоэтического вида. Скорее из тех, кто с прорицательницей в красной косынке приходит их проверять.

– Тоже к Николаю Степановичу? – спрашивает Анна у странного человека, перегородившего дверь.

Тот ни да, ни нет не отвечает. Делает шаг влево, пропускает ее.

Дверь захлопывается.

«Это западня!» – шепчет оказавшийся в предбаннике Вова Познер.

Западня!

Западня

Анна. Петроград. 1921 год. Август

Дверь захлопывается, и Анна понимает, что отсюда ей уже не выйти. Толпа студистов и поэтов. Шагу ступить некуда.

За столом в превращенном в кабинет предбаннике, за которым прежде так красиво и так картинно сидел Николай Степанович, теперь сидит «человек в штатском», весь вид которого не оставляет сомнения – ЧК. Составляет какой-то список.

Еще несколько таких же в штатском проводят обыск. Вываливают на пол книги, вытряхивают из папок рукописи, которые летят в разные углы комнаты.

– Какое варварство! Так обращаться с рукописями великого поэта! – взвизгивает одна из студисток Оля Зив. – Николай Степанович вернется, такого не простит!

– Не вернется! – буднично отвечает сидящий за столом. И пишет дальше.

– Следующий! Фамилия, имя, отчество, социальное положение, цель пребывания в помещении арестованного…

Арестованного?! Николай Степанович арестован?! За что?!

Анна не может прийти в себя от известия об агонии Блока, а теперь другая агония. Гумилёв арестован. И не понятно, что дальше.

Протискивается обратно к двери.

– Назад, дамочка, хода нет!

Это ей?

Чекист, вытряхивающий рукописи Гумилёва на пол и наступающий на строки поэта своими тяжелыми не по сезону ботинками, говорит это ей? Она не может выйти за дверь? Она тоже арестована?

– Все, находящиеся в данном помещении арестованного по подозрению в участии в белогвардейском заговоре гражданина Гумилёва, задержаны до выяснения обстоятельств.

– Фамилия, имя, отчество, социальное положение, цель пребывания в помещении арестованного… – бубнит сидящий за столом. И смотрит на нее. Взгляд, как у дохлой рыбы. – Что молчите?! Отдельное приглашение требуется?

– Данилина Анна Львовна, – еле слышно выговаривает Анна.

Она арестована…

Девочки гуляют во дворе Академии художеств с маленьким жеребенком-пони Нордиком. Девочки вернутся домой, ключ у Олюшки есть. И обед у них есть. А дальше? Дальше есть им будет нечего. Кирилла нет, и когда вернется – не понятно, Леонид Кириллович прикован к своей коляске.

Она арестована. Сейчас чекисты узнают всё: и про ее дворянское происхождение, и про «пребывание на территориях, захваченных белогвардейскими войсками», и про дом на Большой Морской, реквизированный, уплотненный, но камнем висящий на ее биографии.

Она арестована…

– Социальное положение?