Театр теней

– Я научу их мыслить по-другому и подлинно жить, – ответил я, – кроме дзэн-видения, я передам им ещё и дзэн-мышление. Я избавлю их от дуализма, раздвоенности. Во времена танской династии шестой патриарх школы чань Хуэйнэн научил своих монахов быть целостными личностями. И сделал он это просто. Соотношение субъективного и объективного, индивидуального и универсального он представил, как единство структуры как макро– и микромира, с одной стороны, так и тождество этих миров, нерасчленённость субъекта и объекта – с другой. А коррелятором абсолюта сделал высшее индивидуальное начало. Он утверждал, что духовная трансляция является кармической трансляцией, где знак-символ личности преобразуется из созерцания чистоты. Он считал, что не существует иерархии мест и ситуаций, могущих стать условием для просветления. Он говорил, что тот, кто воплощает состояние самадхи – просветления, делает это повсюду: ходит ли, стоит ли, сидит или рассуждает о чём-нибудь. В любом месте и постоянно он претворяет прямоту сердца. В его учении тождество с целостностью бытия мыслится как импровизация, не требующая никаких научных слов или систем. Всякая система – помеха. Истина раскрывается, когда её перестают искать. В жизни невозможно жить в какой-либо структуре, потому что жизнь сама – не предсказуема. Поэтому всегда на первое место выступает божественный случай, который рушит любую структуру. Поэтому мыслители школы «сюаньсюэ», доискиваясь тайны и ожидая от возврата к спонтанному свободы и подлинной жизни, воспринимали это учение как знание без учителя. Они сами учились, как находиться вне суетного мира и заниматься при этом мирскими делами, как быть мудрецами, объемлющими первоначальную простоту, как приводит в гармонию внутреннее и внешнее в человеке, занимаясь мирскими делами и вместе с тем отдаваться беззаботным скитаниям. Мудрец Сэ Линъюнь говорил, что озарённый не видит более различия между бытием и небытием, он не отличает своё «я» от другого. Невозможно сравнить видение мудрого и святого. Между ними – бесконечность. Между пробуждением и состоянием пусть самой высокой мудрости, которая ему предшествует, лежит пропасть. Поэтому, пробудившись, человек перестаёт мыслить, так как перестаёт искать истину. Мудрый совершенствует своё око, вступает в глубокое единство с объектом, поэтому у пробуждённого рождается новое, сияющее око, подобное солнцу и луне. Лаоцзы так преобразовал своё тело, что его левый глаз стал солнцем, а правый – луной. При этом человеческий дух превращается в освещение или отражение. В жизни самым важным для человека является самовоспитание, когда человек отучивает себя мыслить, то есть, когда он заканчивает глубокое осмысление в своём развитии. Когда он мыслит, то истина к нему приходит постепенно, но когда он перестаёт мыслить, то истина является к нему внезапно. Поэтому мышление не в состоянии передать сверкание абсолютной жизни. Поэтому истинный художник пишет в состоянии экстаза, удаляясь от вещей, чтобы сосредоточиться в пустом центре космической круговерти. В это мгновение дух становится творцом. Он отражает Истину. Он сияет Истиной, поднимаясь над дуальностью, выходит из неё, преодолевает состояние противостояния истины и заблуждения. Именно это имел в виду Чжуанцзы, когда говорил о бесплодности противостояний. Вот его слова: «Есть правда и неправда, естественное и неестественное. Если правда действительно является правдой, то она отличается от неправды, и не о чём тут спорить. Если естественное действительно является естественным, то оно отличается от неестественного, и тоже не о чем тут спорить. Забудем о течении времени, забудем о разрешении, что такое правда и неправда, достигнем бесконечности, чтобы постоянно в ней пребывать». В действительности всё является лишь иллюзией, если оно не является светом, замкнутым в себе и излучающимся через себя. Чжуанцзы назвал это «баогуань» – «завёрнутый в себе свет» – свет, который спрятан в самом себе, своё собственное излучение. Свет и есть та истина, которая пребывает в недифференцированном Едином.

Услышав эти слова, Эльвира Анатольевна поджала губы и не произнесла больше ни единого слова, а Тихон Витальевич не удостоил меня ответа, показывая всем своим видом, что имеют дело с умалишённым, с которым и спорить-то бесполезно. Борис сидел молча, и только хитрая улыбка блуждала на его устах. Директор рассмеялся и сказал:

– Ну, что? Как я вижу, наша дискуссия закончилась ничем. Каждый остался при своём мнении. Но это и замечательно! Поэтому я считаю, что это прекрасно, когда в нашем училище будет царить плюрализм мнений. Так что давайте свои знания учащимся, а что они примут на вооружение – это будет их выбором. Мне нравится такая постановка вопроса. Считаю обсуждения кандидатуры нового преподавателя законченным. Можете расходиться по своим аудиториям.

Мы с Борисом тут же встали и вышли из кабинета директора.

– Давай вечером встретимся у тебя и обмоем твоё начало учительской карьеры, – смеясь предложил мне Борис.

Я не возражал.

Свинья и собака