Театр тьмы

– Проходите, садитесь. – Женщина по-хозяйски посадила меня за квадратный кухонный стол и начала хлопотать: она зажгла плиту, налила в чайник воду и поставила его кипятиться. – Может, вы хотите кушать?

– Нет, спасибо, – тихо произнесла я, думая, как начать разговор.

Мэри присела за стол напротив и смущенно улыбнулась. В этот момент я вновь увидела в ней молодую пятнадцатилетнюю особу. В глазах жены профессора жил ребенок. Заточенный ребенок, не желающий признавать коварную реальность. Только человек, который пережил большую трагедию, может смотреть на жизнь с такой искренней добротой и почти фанатичным смирением.

– С вами все хорошо, Сара? Вы бледная. Подождите, сейчас вскипит вода. Чай вмиг подарит вашим щечкам задорный румянец, – с веселой ноткой в голосе сказала Мэри.

– Спасибо. – Я кивнула, а после уверенно произнесла: – Миссис Томпсон, у меня к вам очень серьезный разговор, который, наверное, вам совсем не понравится, но… мне больше не к кому обратиться.

– Ох, деточка, говорите. Я постараюсь помочь. – В глазах Мэри блеснула тревога. Почти как у моей мамы, когда я сказала, что поступила на факультет журналистики в Лондоне. – И можете называть меня просто Мэри.

– Я хотела поговорить с вами о сестре профессора – Эмили.

Глаза Мэри вдруг расширились, а руки, до этого спокойно лежавшие на столе, задрожали. Женщина, заметив это, медленно опустила их на колени, а после тяжело вздохнула и посмотрела на меня с еще большей тревогой во взгляде.

– Зачем вам это?

– Кажется, я попала на ту же удочку, что и она пятьдесят шесть лет назад. Я пишу статью о загадочном театре. Расследование вывело меня на Эмили и на ограбление почтового поезда. Профессор рассказал нам с Джейн о судьбе своей сестры. Думаю, моя работа и работа Эмили каким-то образом связаны. Но я не знаю, что с ней было с ноября 1963 года и до смерти. Все это сильно тормозит расследование. Поэтому если вы, Мэри, знаете, как жила Эмили после переезда на улицу Грэйт-Гилфорд, то я, возможно, пойму, кто ее убил.

Мэри сидела сама не своя. Не моргая, она глядела на меня пустым взглядом. Беззаботная радость пропала, будто бы ее и вовсе не существовало в этих добрых глазах, обрамленных глубокими морщинами – поцелуями времени.

– Сара, пожалуйста, оставьте это дело. Столько воды утекло с тех пор. Не нужно копаться в смерти Эмили. Пусть ее душа обретет покой.

– Я в безвыходном положении, – прошептала я.

– Безвыходных положений не бывает, – заметила Мэри. – Рамки придумываем мы сами.

– Бывают. Я не могу отступить, понимаете? Если я не найду правду, есть большая вероятность, что убийца продолжит делать то, что начал в 1964 году. Мэри, я не хотела вам этого говорить, но Эмили – не единственная журналистка, которую убили таким образом. Если вы расскажете о судьбе мисс Томпсон, это поможет спасти пусть не меня, но других несчастных девушек, жаждущих правды.

Я выпалила все на одном дыхании. Никогда прежде я не говорила с таким жаром. Сердце внутри клокотало от негодования, страха и желания найти преступника. Грудная клетка вздымалась, руки слегка покрыла испарина. Я смотрела на Мэри как на единственный спасательный круг, оказавшийся на тонущем корабле.

– Хорошо, Сара. Но вы должны пообещать мне – Тео ничего не узнает из того, что я вам расскажу, – с мольбой и отчаянием в голосе попросила Мэри.

– Я специально пришла в его отсутствие. Обещаю молчать.

Мэри медленно кивнула.

– Тогда пойдемте в гостиную – кухня не место для таких разговоров.

К чаю в то весеннее утро мы так и не притронулись.

5

– Первое слово, которое я произнесла, было имя – Эмили.

Мы устроились на длинном диване в гостиной. Вокруг царил идеальный порядок, отличавший людей старшего поколения от молодежи – первых никогда нельзя было застать врасплох: они следили за чистотой независимо от того, ждали гостей или нет.

Гостиная четы Томпсон оказалась небольшой: она вмещала только массивный диван, круглый стол, который стоял недалеко от окна, небольшой шкаф у стены с сервизом 80-х годов и коричневый ковер на полу.

– Мои родители – давние друзья родителей Тео, а мы с мужем одногодки: он старше меня всего на пару месяцев. Эмили была старшей сестрой не только Теодору, но и мне. Мы с Тео делили ее на двоих, но бóльшая часть Эмили доставалась именно мне. У нас с сестрой – так проще ее называть – связь была крепче. Думаю, все из-за того, что мы обе девочки. Тео не понимал наших разговоров. Особенно когда нам с ним исполнилось по двенадцать лет. В тот год я впервые влюбилась, потом начались месячные… В общем, со всеми проблемами я бежала не к маме, а к Эмили. Сестра была светом в окошке. Добрая, отзывчивая, понимающая. Она общалась со мной, как с ровней.