Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930

В. Г. Сахновский развивает мысль о подчеркнутой скромности Эфроса, проявлявшейся и в манере письма, и в самом внешнем облике критика. В этом можно видеть отражение определенного мировоззрения, связанного с его временем. Как театральный критик Эфрос лично не выдвинул ни одного нового актерского имени, и его оценки не имели для московских театров решительного значения. Его особо осторожное отношение, воспитанное в дореволюционную эпоху, может быть толкуемо и как мудрость далеко видящего наблюдателя, подобно „ночной вещей птице“, проявляющей зоркость в глухое ночное время.

Н. Л. Бродский решительно возражает против предыдущей характеристики, обращая внимание на те черты литературно-общественной деятельности Эфроса, какие выражают собой лучшие свойства русской интеллигенции, способной на подвижничество. В своей критической деятельности Эфрос был больше зрителем, отражающим впечатления зрительного зала, чем критиком, анализирующим спектакль.

В. А. Филиппов, не соглашаясь также с оценкой, сделанной В. Г. Сахновским, приводит данные о несомненном влиянии Эфроса на театральные события, в частности сообщив о факте выдвижения молодых артистов в связи с рецензиями Эфроса еще в 90-х годах (в журнале „Артист“[207] об экзаменационном спектакле театральной школы). С его выступлениями в печати московские театры бесспорно считались»[208].

8 октября Марков читает сообщение «Театроведение в Германии». Интересно, что послушать доклад пришло больше двадцати пяти человек, что свидетельствует и о важности темы, и об авторитетности выступающего.

Марков рассказывает, что «исследовательская работа в области театроведения сосредоточена в ряде институтов при университетах, Обществах Изучения Театра и нескольких музеях. Основной задачей борьбы за театроведение в германских университетах является отрыв театроведения от филологии. Целью этих педагогических институтов является воспитание театральных критиков, историков театра и режиссеров[209].

В прениях Н. Л. Бродский задает вопросы о принципах интерпретации сценического текста, проводимых в германской науке и высших учебных заведениях, и о методе реконструкции актерской игры. Второй вопрос представляется особенно важным, т. к. самый материал, по которому может быть произведена реконструкция, не установлен.

Л. Я. Гуревич отмечает две чрезвычайно важных особенности в современной германской науке о театре. Во-первых, аналитический принцип, который заставляет исследовать частные вопросы и таким образом находит твердый фундамент для построения общей науки о театре. И во-вторых, тесную связь современного театра и истории театра.

П. М. Якобсон находит, что пока научным методом можно считать только метод реконструкции, остальные же еще в процессе выработки»[210].

Сотрудничество с западными исследователями в Теасекции тех месяцев довольно интенсивно. Проходят поездки в страны Европы, В. Э. Мориц организовывает выставки за границей. Выезжающие московские театроведы читают лекции о современном русском театре, режиссуре, театральных новинках. Так, Волков читает лекции в Берлине, Мориц и С. А. Марголин[211]

 – в Италии, Марков принимает участие в работе Рейнгардтовского семинара в Лейпциге. Кроме того, сотрудники Теасекции Мориц и Поляков работают как переводчики. Два обстоятельства: искренний глубокий интерес к новой европейской драме «западников» из числа сотрудников Теасекции, возможность предложить свежие пьесы столичным театрам и вскоре увидеть их на сцене – делают переводческую работу и привлекательной, и осмысленной. Тем более что она еще и дает нелишний заработок в сравнительно стесненных условиях жизни. (В скобках замечу, что любопытно было бы подумать о том, как именно осведомленность в течениях западной драматургии соотносилась в умах (работах) сотрудников Теасекции ГАХН с новейшими сочинениями отечественных авторов, как влияла на их восприятие, ведь на фоне разливанного моря конъюнктурных сочинений, вопреки им, в середине 1920-х появляются и пьесы М. Булгакова, М. Зощенко, А. Копкова, В. Шкваркина, Н. Эрдмана.)

15 октября под председательством Филиппова проходит распорядительный Пленум Теасекции. Обсуждаются совместная работа с Философским отделением ГАХН по теме «признаки стиля», а также сообщение Волкова о плане работы Теоретической подсекции[212].

17 октября 1925 года на заседании подсекции Истории театра Филиппов поднимает вопрос о присутствии посторонних. Решено, что заседания могут быть как открытыми, так и закрытыми. Начата серия докладов по истории раннего русского театра: Кашин выступает с сообщением о крепостном театре Юсупова, О. Э. Чаянова рассказывает об устройстве театра Медокса (и Сахновский при обсуждении связывает размер и устройство сцены с типом актерской игры[213]). Бахрушин представляет фонды своего театрального музея, Прыгунов делает доклад о декораторе М. И. Бочарове (1880-е)[214].

Следующее заседание Теоретической подсекции датируется 22 октября 1925 года. Протокол № 3 (председатель – Сахновский, ученый секретарь – Волков) сообщает: